Хозяин болота: повести

Проводив гостя в избу, Катерина с легким сердцем принялась ставить квашню. Со слезами-то на глазах и тесто не поднимется, и хлеб горький выходит.

А Ирина сразу же за Алейкой сбавила шаг и побрела, загребая дорожную пыль отяжелевшими сапогами. Этюдник оттягивал плечо, хоть и был снаряжен легкими, светлыми и тонкими кистями, а его ремень, будто верига, тер и резал кожу. Кто-то же придумал, что у людей, видевших самого Хозяина, будет легкая жизнь и везение во всех делах! Видно, обманщиком был тот человек, либо всем людям добра хотел — поди, узнай теперь. Лучше бы уж вовсе не знаться с болотным чудищем… Но коли выпало «счастье» повидаться с ним, тут уж никуда не денешься, — размышляла Ирина, переставляя тяжелые ноги, — сама захотела, сама напросилась…

Губы запеклись от жары и пыли, горело и саднило лицо. Ну, хоть бы ветерок потянул, хоть бы лист колыхнулся!.. Только подумала так Ирина, как вдруг опахнуло прохладой, овеяло свежестью, да только не из лесной тени, а откуда-то с неба. Зашелестели деревья, приникла к земле придорожная трава. Подняла Ирина голову — журавли в небе! Четыре крыла крепких, и ветер от них упругий, другие четыре — ломких, и ветер от тех крыльев ломкий, даже земли не достает… Птицы сделали круг и потянули куда-то за близкий горизонт. Боясь сморгнуть увиденное, Ирина закрепила на этюднике холст и взяла кисть…

Мазки ложились трудно, руку тянуло к земле. Иногда ей начинало казаться, что рука отсыхает — вот и кровь отхлынула, и одеревеневшие пальцы не держат кисть, но происходило чудо: измученная рука безошибочно накладывала мазки и выводила точную линию. Ей долго не удавалось изобразить ветер и подъемную силу крыльев. Мешало знойное марево, в котором и птице лететь трудно. Чтобы оторваться от земли, нужен был холодный, свежий воздух, но не настолько, чтобы леденил крылья.

Ирина не заметила, как из-за поворота выехал автомобиль Кулешова и приткнулся у обочины, обдав художницу густой серой пылью. Сам Кулешов неторопливо выбрался из кабины и сел на передний бампер.

— А где же натура? — деловито спросил он и осмотрелся.

Горячий воздух прижимал птиц к земле, делая их беспомощными и плоскими, как детская аппликация. Ирина пыталась поднять их на стремительной и пенистой волне нарисованного воздуха, однако журавли тонули в этом потоке, норовя разбиться о землю. И тогда, отчаявшись, она взмахнула руками и поднялась в небо. Сначала не высоко, до вершин деревьев, но от следующего взмаха невидимая сила подбросила ее чуть ли не под облака. А там, внизу, по пыльной дороге широкими шагами бежал Кулешов и, воздев руки, то ли умолял, то ли спрашивал о чем-то. Ирина плавно описала круг и неожиданно поняла, что такое подъемная сила. Она заключалась не в крыльях и потоках воздуха, а в самой птице. Отяжелевший на земле страус никогда не поднимется в небо, у курицы едва-едва хватит сил перелететь заплот…

— Вернись на землю, Сезан! — окликнул Кулешов.

Крылья птиц коснулись наконец тверди холодного воздуха и обрели крепость. Журавли взметнулись в небо, Ирина оказалась на земле.

Кулешов приобнял ее и вынул из руки горсть кистей. Брезентовый кожушок, перепачканный краской (в запале вытирала кисти), прилип к его парадному костюму, но Кулешов этого не заметил.

— Ну что, Рерих, поедем? — спросил он.

— Куда?

— Дорога теперь одна — в загс, — рассмеялся Кулешов. — Я уже был там, договорился… Нам не по семнадцать, что нас месяц испытывать? Верно же?

— Да-да… — проронила она. — Зачем испытывать судьбу?

— Тогда — вперед! Слышишь, Ира, — он снова засмеялся. — Женщина в загсе меня уморила. Вези, говорит, свою невесту скорее, а то пока ездишь туда-сюда — она передумает или другого найдет. Нынче, говорит, время такое… Но я-то понял! У них в загсе, видно, план горит…

— Я передумала, — сказала Ирина и, заметив, что испачкала Кулешову пиджак, торопливо достала флакон со скипидаром и принялась оттирать краску.

— Что — передумала? — не понял Кулешов.

— Ехать в загс, и вообще…

— Долго ты думала?

— Ас первого дня, как познакомились, — сказала Ирина. — Помнишь, когда ты встретил меня на болоте? Вот с тех пор я думала — пойти, не пойти?.. С утра мне хочется замуж, а к вечеру — нет. Скучно это — замуж… Одной мне лучше.

Кулешов заложил руки за спину, прошел перед Ириной взад-вперед. В это время из-за леса вновь вывернулись журавли, покачались над головами нестройным клином и уплыли в сторону болота.

— Вот что, Ирина, — отрывисто произнес Кулешов. — Я давно хочу спросить: откуда в тебе эти… ну… интеллигентские штучки? Утром хочу, вечером — не хочу? У тебя здоровый крестьянский корень! Отец у тебя — дитя природы!.. Кончай эти инфантильные ужимки! Я понимаю, ты человек творческий, но прежде всего ты — женщина.

— Да, я совсем недавно почувствовала себя женщиной, — улыбнулась она. — Вернее, даже бабой. Простой бабой, без всяких ужимок, с крепким, крестьянским корнем.

— В таком случае я тебя не понимаю. — Кулешов грохнул кулаком по капоту машины. — Совсем не понимаю!

— Потому что не любишь. Тебе на болоте одиноко было, а тут, тут я подвернулась…