Хозяин болота: повести

— Люблю… Я тебе уже говорил… У меня никогда дело до загса не доходило… А тут я сам…

— Какие жертвы во имя любви! — рассмеялась Ирина и, отвернувшись, добавила: — Жертвы… А ты можешь еще что-нибудь сделать, кроме загса? Или нынешним мужчинам от любви ничего больше в голову не приходит?

— Ты мне скажи что — я все сделаю! — ухватился Кулешов. — Если хочешь, уйду даже с этого проклятого болота.

— Зачем же? Оставайся, — проронила Ирина. — Ты слыхал, в Алейке года два назад была одна история… Жила тут парочка — Валентин и Валентина.

— Слыхал… Провинциальный анекдот.

— Да, но у них была любовь. Представляешь, он облил ее ацетоном и поджег. А потом нес на руках и целовал… Вот ты бы так смог? Ну, облить меня соляркой, сделать из меня факел?..

— Все это какая-то патология, — отмахнулся Кулешов.

— Патология, — согласилась Ирина. — Но в ней что-то есть. По крайней мере, страсть.

— А если у нас будет ребенок? — спросил он и притянул Ирину к себе.

— Боже мой! — засмеялась Ирина. — Неужели от тебя можно забеременеть и родить ребенка?

— Что ты хочешь сказать?..

— Прощай, — сказала Ирина и взвалила этюдник на плечо. — Живи спокойно, с чистой совестью.

— Не понимаю, что случилось? — забормотал Кулешов, хватая ее за руки и заслоняя путь. — Что ты делаешь, опомнись?!

И опять над их головами прошелестели упругие крылья: молодые журавли теперь не выбивались из строя, и лишь от напряжения и усердия по-детски раскрывали клювы…

— Скажи, что ты хочешь? — не отступал Кулешов. — Я все сделаю!

— Замуж, — сказала Ирина. — Нормальное желание каждой женщины. Иначе скоро вымрем.

Кулешов простонал и со всей силы пнул автомобильный баллон. Затем снова сел на бампер и опустил голову. Он тоже хотел жениться. Возраст поджимал, подкатывало чувство одиночества, угнетала неустроенность жизни, однако он не верил, что люди могут вымереть. Люди на земле, знал он, размножаются в любых условиях и с невероятной быстротой.

* * *

Рано в этом году журавли бросили свои гнезда, ох рано! Спугнули, значит, их тракторами, потревожили. Будет теперь журавлиная семья скитаться по болоту, как бездомная. Птенцы-то не подросли как следует, не окрепли. Не будет спасенья от камышовых котов, передавят поодиночке. А когда еще журавлята на крыло поднимутся?.. В других, дальних гнездах, может, еще и живут, все таки не так шум да гром тракторный слышно. Проверить бы сходить…

Запоздал Никита Иваныч со своим письмом! И трактора не смог остановить. Не хватило чего-то, смелости, что ли. Сразил его Кулешов: болото государственное, дело государственное, а ты — самозванец!.. Под гусеницы надо было лечь. И Пухова положить… А Пухов-то говорит, Сталинград защищал, с танками дрался!.. Ищи теперь журавлей по болоту. Пропадут начисто. Это же не галки, не утки, чтобы по десятку птенцов выводить. Сколько видел Никита Иваныч — больше пары ребятишек черные журавли не заводят. Интеллигентная птица, с большой семьей возиться не желает, да и с великой оравой нынче на Алейском болоте не проживешь.

Размышляя так, Никита Иваныч подъезжал к Алейке. Возле крайней разрушенной избы он хотел объехать лыву и в потемках налетел на кусок колючей проволоки. Обе шины зашипели, выпуская воздух, и велосипед застучал ободами. Одна большая беда, как наседка цыплят, вела за собой выводок победков. Никита Иваныч равнодушно соскочил на землю и покатил велосипед за руль. На куче бревен и прочего хламья он заметил одинокую фигуру, неподвижную и по-стариковски сгорбленную. Никита Иваныч любил отдыхать на этих бревнах, когда возвращался с болота. Посидит, обдумает все мысли, что приходили за день, и только потом заходит в Алейку. На сей раз останавливаться не хотелось. Он решил, что место занято Пуховым — кто еще может шарахаться потемну? — да и мыслей за день было столько, что до утра все не передумать. Но приглядевшись, он узнал Ирину. «Тоже вот, ушла из гнезда и бродит неприкаянная…» — пожалел Никита Иваныч, однако тут же вспомнил, что Кулешов собирался ехать с ней в загс.

— Свадьба-то где будет, здесь или в городе? — усаживаясь рядом, спросил Никита Иваныч и вздохнул. — Где этот-то, твой?..

Ирина распрямила спину, прижалась к отцовскому боку.

— Никакой свадьбы не будет…

— Вот как?.. У родителей позволения не спрашивают, свадеб не играют. Сбежались, как звери на тропе, и живут… А ведь и у зверей-то праздник бывает… Да черт с вами, расписались, теперь живите как хотите… Только обидно мне…

— Не обижайся, папа, мы не расписывались, — сказала Ирина и посмотрела отцу в глаза. — Зачем тебе такой зять?

— Вы что же, — начал старик, но дочь перебила:

— Да, я не пойду замуж. Так что успокойся. Ты, папа, лучше всех должен меня понять.

Ирина ласково обняла отца и потрогала вмятину на виске, оставленную японским осколком. Никита Иваныч отодвинулся и насупился.

— Как это — не пойду? Как не пойду, когда уже про вас с этим… такое говорят?.. Теперь хочешь не хочешь, одна дорога… Мне что? Не обидно про свою дочь такое слушать?

— Какое? — насторожилась Ирина — Кто говорит?