Хозяин Черного леса

– Шутите – это хорошо. В этих самых чертовых Чернышах. И сейчас к вам из Артемовска едет на помощь бригада с капитаном Сорокиным и лейтенантом Поливайкиным, опытные сыскари, как мне сказали, это они вели дело об утопленнице в цветах.

– Вели да не довели, Костя.

– Так нелегкое дело, сами видите.

– Вижу. Только сбежали они – Сорокин и Поливайкин. А почему сбежали? Может, им взятку дали в зубы, а? Ты не подумал?

– Тогда тем более нас дождитесь.

– Дело совсем нелегкое, с чертовщиной. Да-да, предвосхищаю твою реплику: как я люблю. Потому что Леший был и есть. А теперь слушай, Костя, сам хотел остановиться и позвонить, но на выезде из села. Тут есть птицефабрика «Наша Ряба» – ее директор и хозяин – тот самый Леший, пятый среди тех распутников, самый опасный и самый таинственный. Если я его сейчас не накрою, сбежит черт. Так что ты езжай сразу на птицефабрику. Сколько вас?

– Четверо.

– Хорошо. Одного человека приставьте к Лоле, она в гостевом доме «Заночуй-ка». У некой Матвеевны. Тут все друг с другом повязаны.

– Да вы там пообжились и пообвыклись, как я погляжу, – заметил Яшин. – Все – летим! Только богом прошу: будьте осторожны!

– Буду, капитан, – сказал Крымов, дал отбой и нажал на газ. – Буду.

В ночной темени птицефабрика «Наша Ряба» смотрелась устрашающе: темные здания, труба, высокий кирпичный забор – отличный урбанистический пейзаж для компьютерной игры-бродилки, где из-за каждого угла на тебя готов выскочить очередной монстр. Особняк отстоял метров на триста от фабрики, потому-то он, Крымов, и не разглядел его на карте – очередное фабричное здание, где сидит администрация, не более того.

Остановился в ночной тени метров за двести, перебросил сумку через плечо, вооружился и двинулся к цели. Он крался незаметно, помня наказ участкового о вездесущем Миклухе, который и за охранника, и за сводника, а если надо, то и за киллера, не без этого.

На парадном курил крепкий мужичок среднего роста в спортивном костюме, под бледным ретрофонарем, словно выписанным сюда из какой-то старой сказки. Кажется, собак не было. Андрей вооружился особым пистолетом, подумал: дальше прятаться или пойти напролом – и направился прямиком к красному крыльцу. Но шел через тени, чтобы его разглядели не так быстро. Сработало. Мужичок сразу и не понял, кто это смело топает к нему через ночь, поэтому сморщился, спросил:

– Федька, ты, что ли? Сдал смену?

Тут Крымов и вышел в бледный свет редко стоящих вдоль тропы фонарей, махнул рукой:

– Здорова, Миклуха!

– Ты кто? – грозно спросил тот.

Но Крымов уже вытащил руку из-за спины:

– Конь в пальто.

И выстрелил двумя ампулами в сильное и тотчас собравшееся в пучок мускулов тело охранника. Одна ампула попала в бедро, вторая в грудь. Миклуха сразу ослабел, покачнулся, процедил грязное ругательство и бухнулся на колени.

– Твой хозяин дома? – спросил Крымов.

Он постарался запомнить эту звериную физиономию, с ненавистью глядевшую на него, потом открыл дверь, прихватил бугая за шиворот и вволок его в прихожую.

– Терем-теремок, – пробормотал Крымов. – На вас скотча не напасешься. – Вытащил из сумки моток и крепко стянул руки и ноги уже отключившегося охранника. Из наплечной кобуры забрал пистолет, из кожаного сапога нож и все это бросил в свою сумку. – Не соврал Пантелеев – меня не ждали. Ладно, теперь за работу. Но кто такой Федька, и что у него за смена?

Крымов бесшумно ступил на первый этаж, осмотрелся, затем, еще осторожнее, поднялся на второй. Вот тут ему и открылся полутемный зал в багровых тонах с масками – «страшными», как о них отозвался Пантелеев. Это были настоящие идолы – и все они походили друг на друга, словно это место представляло собой какой-то фамильный склеп или галерею, или и то и другое. Косматые чудовища смотрели на Крымова – или высеченные из дерева в полный рост, или только торсы, или только одни головы. Но у всех пробивались на патлатых головах рога или небольшие рожки, и все смотрели с дикими и мерзкими усмешками, с искренним чувством превосходства, а то и презрения, как веками и тысячелетиями, верно, взирали языческие боги на простых смертных, поклонявшихся им и приносивших им жертвы – птиц, животных, людей…

Странный это был дом – тихий и молчаливый, ни тебе человеческих голосов, ни смеха, ни веселого лая любимой собаки, и только одна мелодия едва касалась слуха детектива и становилась все громче и отчетливее по мере того, как Крымов преодолевал один марш за другим. И особенно теперь, когда стоял на третьем этаже у закрытых дверей. И когда он, держа в руке пистолет, нажал на золотую рукоять и осторожно потянул створку дверей на себя, то понял, что слышал: это был умиротворяющий шум леса. Птицы пели на все голоса, гулял ветер в кронах деревьев, шумно отзывалась листва на каждый порыв, где-то в отдалении дятел упрямо долбил кору, и кукушка неумолимо отсчитывала кому-то годы жизни. И тот, кому она отмеривала этот срок, кажется, должен был жить вечно.