Хозяин Фалконхерста

Драмжер припомнил подобранную утром листовку, на которой могучий негр рвал свои цепи. Ему самому никогда не приходилось томиться в цепях, поэтому он не очень-то понял смысл рисунка. И почему такой сыр-бор развели вокруг этой самой свободы? Он никогда не осознавал своей неволи. Знал, что принадлежит массе Хаммонду, и точка.

— А что это значит — «свобода»? — Он посмотрел на Брута. — Вот ты, Брут, хочешь стать свободным?

— Ни капельки! Очень надо вкалывать на хлопковой плантации задарма! Сейчас-то я знать не знаю никакого поля, а стану свободным, так придется самому выращивать картофель, бататы да еще сажать хлопок и ходить за свиньями. И при этом жить в крохотной хижине. Нет, сейчас мне гораздо лучше. Не хочу я быть свободным, хочу принадлежать массе Хаммонду и жить здесь, в Фалконхерсте.

— А может, кто-нибудь из парней и девок, которых отправили в Новый Орлеан, хотел бы свободы? — упорствовал Драмжер, который никак не мог забыть негра на листовке.

— Фалконхерстские негры никогда не жаловались на судьбу, — усмехнулся Брут. — Все мужчины только и ждут, когда их продадут, не в этом году, так в следующем. Всякому хочется поработать производителем! И почти все получают свое. Правда, я слыхал, что на больших плантациях сахарного тростника в Луизиане дело и впрямь худо: там мужчин так мучают работой, что они не доживают и до сорока пяти лет. Мы — счастливчики, что живем в Фалконхерсте. Уж я-то знаю, я говорил со многими, которых продают. Среди хозяев много злющих. Поэтому я не осуждаю тех, кто хочет свободы, но сам ее не желаю.

Лукреция Борджиа горделиво выпрямилась.

— А я — негритянка массы Хаммонда. Мне скоро стукнет восемьдесят, и я хочу помереть как негритянка массы Хаммонда. Один раз он меня продал, а я взяла и вернулась к нему. Не знаю, что бы со мной было, если бы я оказалась где-нибудь еще. Никуда не хочу! И свободной быть не желаю! Если явится белый и объявит меня свободной, я наброшусь на него с кулаками.

— Я тоже не хочу становиться свободным, — взял слово Аякс, убедительно кивая в подтверждение своих слов. — Всегда был здесь, здесь и останусь. Мне в конюшне любая лошадь как родная. Конюшня — мое владение. Негры, которые туда приходят, слушаются каждого моего слова. Масса Хаммонд назначил меня старшим по конюшне. Я там главный человек.

— И мне здесь нравится, — признался Джубал. — Хороший дом, добрый хозяин, верный друг — Драмжер.

Аякс подмигнул Бруту, Брут подмигнул Аяксу.

— Мы с Брутом — тоже твои добрые друзья, разве нет, Джубал?

Джубал улыбнулся.

— Все вы мои друзья. Я вас всех люблю.

— Не хочу быть свободным негром! — подытожил Драмжер.

— А я хочу!

Все обернулись на Кэнди, которая, стоя в дверях кладовой, размахивала найденной Драмжером листовкой.

— Невежественные ниггеры, вот вы кто! А мне не хочется здесь оставаться! Что тут, медом намазано? Я, скажем, мечтаю о свободе, мечтаю возвратиться в Новый Орлеан. Там у меня было бы желтое атласное платье, большая карета, запряженная четверкой. Я бы ездила в оперу, по магазинам. Купила бы себе бриллиантовые серьги! Роскошно одевалась бы, жила в большом доме, где мне прислуживала бы толпа негров. Они бы обращались ко мне: «Мисс Кэнди, мэм», — а тех, кто не мог бы этого выговорить, я бы учила плеткой. Они все попробовали бы у меня плетки, просто для острастки. Моей каретой правил бы молодой негр, за столом мне прислуживал бы высокий мулат, негритянка помогала бы краситься. Лопала бы трижды на дню с белого фарфора с розочками, серебряными приборами. И туфельки у меня были бы атласные, алые, на высоком каблучке. Хочу быть свободной, а как же! Не всю же жизнь гнуться перед белыми. Я ничуть не хуже их!

Лукреция Борджиа неуклюже встала из-за стола, медленно прошлась по кухне с обманчивой улыбкой. Подойдя к Кэнди, она с наслаждением занесла руку. Годы не лишили Лукрецию Борджиа силы: она отвесила девушке такую звонкую оплеуху, что та рухнула на пол. Драмжеру пришлось ее поднимать.

— Пускай мечтает о свободе, что тут такого? — крикнул он Лукреции Борджиа.

— Лучше пускай держит за зубами свой дерзкий язык! Здесь не место болтать о таких вещах! В моей кухне!.. Желтое атласное платье? Как бы не так! Скоро она станет брюхатой. Уж я слышу, как скрипят по ночам пружины в вашей кровати — уснуть нельзя! Хороша же она будет в желтом атласном платье поверх здоровенного брюха!

Кэнди рыдала, Драмжер утешал ее, как мог:

— Кэнди, детка, никто не помешает тебе мечтать о свободе. Только не говори об этом Лукреции Борджиа.

— Обязательно нажалуюсь на нее миссис Августе! — Лукреция Борджиа занесла руку для новой оплеухи. — Она расскажет все массе Хаммонду, а уж тот ее взгреет! Всю шкуру со спины спустит! Вот попробует кнута — тогда не будет кричать о бриллиантовых серьгах.

Кэнди стало страшно. Она поняла, что наболтала лишнего. Вырвавшись из объятий Драмжера, она бросилась к Лукреции Борджиа, обняла ее, стала целовать, заискивающе приговаривая: