Хозяин Фалконхерста

Они расстались. Аполлон шагал неторопливо, по-прежнему держась в тени нависающих над улицей балконов. Путь его лежал в отель «Сент-Луис», где в баре под стеклянной крышей, за длинной стойкой собиралась городская элита. Кто-то предпочитал «Сент-Чарлз», кто-то кафе «Оулд Абсент», однако сливки общества тянулись именно в «Сент-Луис». Их было уже не так много, как в довоенные времена, ибо большинство молодых и здоровых отправились сражаться. Однако народу хватало: здесь были и плантаторы, приехавшие в город за покупками, и креолы из старых семейств, и дельцы, и пароходные шулера, и субъекты, подобные Аполлону, зарабатывающие смекалкой и внешностью.

Неяркий свет, проникавший сквозь разноцветные стекла купола, льстил наружности Аполлона, но представлял в самом невыгодном обличье облезлый интерьер прежде пышного отеля. Здесь, где когда-то среди роскоши, не соответствующей трагедиям, разворачивающимся на помосте, проводились крупнейшие в городе невольничьи аукционы, теперь тоже ощущалось дыхание войны. Позолота облупилась, мраморный пол потрескался. Об упадке свидетельствовала каждая мелочь. Бармены сохранили былую учтивость, однако напитки подавались теплыми, так как с Севера по Миссисипи больше не поступал лед.

Прежде Аполлону не доводилось орудовать в Новом Орлеане. Отсюда было слишком близко до его родных мест, и он всегда держал этот город про запас. С него хватало Мобила, Мемфиса, Пенсаколы и Натчеза. Однако теперь, в экстренной ситуации, он был вынужден нанести удар по Новому Орлеану. На его счастье, никто здесь его пока не знал. Пусть некогда знаменитая плантация Ле-Шен раскинулась совсем близко от Нового Орлеана, а фамилия «Бошер» звучала как девиз старой креольской аристократии, зато сам Аполлон являлся незаконнорожденным отпрыском знатного семейства и никогда не якшался с потомками других плантаторских родов, законнорожденными и… белыми. Его мать, несмотря на то, что негритянскую примесь в ее крови трудно было бы рассмотреть даже в микроскоп, родилась в рабстве, поэтому, хотя отец Аполлона и даровал ей — а следовательно, и ее сыну — свободу, о его существовании здесь почти никому не было известно. Ребенком его отправили на Север учиться; там никто не подозревал в нем цветного, а избыток денег позволил ему завести дорогостоящие привычки. Его единокровный брат Купидон, сын настоящей негритянки, всегда был простым рабом и после смерти отца Аполлона перешел в собственность сына. Несмотря на разницу в цвете кожи и положении, братья питали друг к другу крепкую привязанность, как и их матери, по-прежнему обитавшие среди померкшего великолепия Ле-Шен.

Оказавшись в баре, Аполлон, подбадриваемый шелестом купюр в кармане, заказал коктейль «сазерак» и стал медленно потягивать его, оценивая взглядом остальных посетителей, рассевшихся у стойки и за столиками. Он понял, что пришел раньше срока. Народу в баре было маловато, к тому же никто не выглядел пригодным для заключения задуманной им сделки. Допив коктейль, он поставил пустой бокал на полированную стойку и направился в вестибюль отеля.

Здесь царило некоторое оживление, вызванное появлением великолепно одетой дамы с двумя малолетними детьми — мальчиком и девочкой, сопровождаемыми плюгавым, но тоже хорошо одетым господином с длинными бакенбардами. Рядом с ними держался принадлежащий, судя по всему, им же слуга, чей отлично сшитый наряд затмевал костюм самого Аполлона. Женщина в широкополой шляпе с перьями, почти полностью скрывавшей ее лицо, трагически всхлипывала. На глазах у Аполлона она встала на колени, почти утонув в складках синей тафты, чтобы пылко обнять детей. Аполлон оказался достаточно близко, чтобы расслышать ее страдальческие речи, обращенные к мужчине.

— Мне невыносима даже мысль о расставании с детьми, Дадли! Как жестоко ты поступаешь, отнимая их у меня! Я бы ни за что их не отпустила, если бы не война. Конечно, сейчас в Англии им будет лучше. Но я не могу с ними расстаться, не могу, вот и все, Дадли! О, почему ты не берешь меня с собой? Как ты смеешь отрывать детишек от матери? Возьми меня с собой, Дадли! Мне так хочется пожить в Англии! Я обожаю эту страну, а детям нужна мать.

— Мы все это уже неоднократно обсуждали, Софи, — нетерпеливо отозвался мужчина. — Сотни раз! Мы больше не муж и жена.

— Ты — самый бесчувственный человек на свете, Дадли! В тот самый момент, когда у меня появляется возможность стать настоящей леди, ты со мной разводишься! Ты поступаешь дурно, Дадли! Это дурно — забирать у меня детей!

— Они и мои дети, Софи. Уоррен теперь — графский сын, ему надлежит быть воспитанным так, как подобает графу. Аманде тоже будет куда лучше в качестве моей дочери в Англии, нежели твоей — в Алабаме. — Он поднял глаза на еще одного слугу-негра, присоединившегося к первому, не менее щегольски одетого и красивого лицом, и сказал, указывая на него: — Ты знаешь, что в Англии этот парень станет свободным человеком, и по-прежнему хочешь, чтобы он уплыл с нами?