Хозяин корабля

Ночь, словно чаша, закрылась над комнатой, где последние лампы били крыльями, будто бабочки мучительного света.

На рассвете Хельвен отряхнулся первым и отправился в свою комнату.

«Господи! как плохо я спал, — подумал он. — Определённо, опиум на меня не действует. Я потерял привычку.»

Глава XXI. Ван ден Брукс снимает маску

О спрут с шёлковым взглядом…

Мальдорор

Видимо, торговец хлопком отведал хорошего наркотика и этой ночью поглотил приличную дозу, поскольку утром его не было видно. Незадолго до полудня четыре путешественника собрались под перистилем Дворца.

У Леминака осунулось лицо, у профессора опухли глаза. Мария Ерикова, напротив, была свежа как заря. Хельвен, неплохо выдержавший около двадцати трубок, сделал ей комплимент, относившийся к цвету лица.

— Опиум, — сказала русская, — просто баня для меня. Я выхожу освежённая, расслабленная и вижу всё в розовом цвете.

— В розовом цвете? — сказал адвокат. — Это цвет вызывает в моей памяти воспоминания об ужасном кошмаре. К чему эта ассоциация? Она наводит меня на мысль о чём-то противном и розовом… Это… глаза. Брр. Не буду рассказывать. Но опиум не вызвал в моих мыслях игривых видений.

— Странно, — сказал Хельвен. — У меня был схожий кошмар.

— Что касается меня, — вмешался профессор, — я не курил, но комната так пропиталась парами из ваших трубок, что я был сладко опьянён. Я грезил, но послышался голос г-на Ван ден Брукса, и я в оцепенении приписал бедняге всякие бессвязные речи. Думаю, произошедшее в тайнике стало причиной бреда моих мозговых оболочек.

— Я тоже слышал голос нашего хозяина, — ответил Хельвен. — Кажется, он бредил.

— Любопытное совпадение, — заметил адвокат.

Мария Ерикова, не желавшая принимать участие в разговоре мужчин, отошла пройтись по побережью и понаблюдать за игрой света на текущих в пене кораллах. Новизна пейзажа, живописное очарование этой остановки — всё это помогло быстро забыть последнюю ночь на «Баклане». Она настолько потеряла воспоминания о ней, ибо у женщин часто бывает короткая память, что даже не объясняла себе холодность Хельвена. Она уже пожалела, что отказалась от адвоката, который мог бы послужить так же и внутренне называл художника «простаком».

Она брела по побережному песку, предаваясь задумчивости. Все предисловия покойного Мелхиора де Вогуэ, все статьи покойного Теодора де Вызевы не помогут нам постичь тайны славянской души. Давайте просто полюбуемся на молодую женщину в белом, идущую по взморью, периодически подбирающую гальку с золотистыми прожилками или прижимающуюся к стволу кокосового дерева, наблюдающую за игрой волн цвета индиго. Но вот на берег садится птица огненной окраски. Это один из тех голубей, оперением которых пылают листья на острове. Птица кажется слегка напуганной, и Мария приближается, чтобы поймать её. Она протягивает руку, но голубь взлетает и садится несколько дальше… И погоня продолжается, точно в арабских сказках, где птица в один прекрасный момент превращается в гения, принцессу или жабу.

Ни одно из этих превращений в этот день не произошло, потому что чудо (вне всякого сомнения, с момента появления Ван ден Брукса) покинуло берег острова, служившего его последним прибежищем. Но эта беготня увела Марию от жилища в уединённое место. Это была полная красных гранитных скал бухточка, которую покрывали хлопья зеленоватой пены. Мария склонилось к краю обрыва, пытаясь определить глубину сине-зелёной, как её собственные глаза, воды. Сначала она увидела, как её покрывают морские растения, потом различила сидящее на мели между двух скал зелёное каноэ, на которым белыми буквами было выведено название яхты «Баклан». Лодка, привязанная верёвкой к скале, покачивалась; в ней лежали несколько бочонков. Их наличие, несомненно, указывало на наличие владельца, и, наполовину от безделья, наполовину из любопытства, Мария Ерикова прилегла на обрыв, следя за лодкой и в то же время наблюдая за змеевидным танцем водорослей в прозрачной воде.

Она уже оцепенела под солнцем, изжарившим на скале низкую и душистую траву, когда услышала, что песок скрипит от чьих-то шагов.

Этот Циклоп с хитрой улыбкой Улисса, Томми Хогсхед, взмокший, возник из пурпурных глыб. Негр огляделся по сторонам, затем, подойдя к каноэ, поднял бочонок двумя руками и большими глотками выпил. После этого он щёлкнул зажигалкой, зажёг трубку и растянулся на песке.

«Что делает здесь этот дикарь?» — подумала Мария.

Зловещее лицо Томми преследовало её. Слова, сказанные по секрету капитаном Галифаксом, который был осведомлён, может быть, более, чем хотел показаться, не очень-то развеяли страх, внушённый забавником. Она знала, что эту кудрявую голову отягощала почти уверенность в преступлении, о причине которого она догадывалась. Весь день виделись ей насмешливые зубы негра, и воспоминание о Лопесе усиливало её испуг одновременно чувством позора… и раскаяния…