Хозяин корабля

Это ещё не всё, мои дорогие друзья. Мне здесь скучно. Я люблю общество дам, дам, играющих на фортепиано, говорящих по-английски и занимающих своё место за бриджем. Вы ни на минуту не задумывались, кто мог бы организовать бридж для бедняги Ван ден Брукса? Неблагодарные! Уверен, сердце мадам Ериковой намного лучше. Но вы организуете для меня бридж и почувствуете его вкус. Повторяю, мне скучно, и я содержу вас…

Попробуйте принять свою сторону. Поверьте мне! У вас всё равно нет другого выхода: мой бридж или плот «Медузы», даже если предположить, что вы сможете покинуть берег, не попав под картечь моих верных слуг — совершенных евангелистов. Когда вы узнаете их получше, вы их оцените по достоинству.

Мы будем сотрудничать! Да, друзья мои, Господь смилостивился призвать вас ко мне. Вы примите участие в моей работе. Профессор Трамье полон науки и источников. Это врач. Он, используя методы, которые известны вам (да-да, не сопротивляйтесь) и которых число расширится, поможет мне внушить моим людям чувство справедливости и страх Божий, с которого, как гласит греческое правило, начинается мудрость. Помогая мне царствовать здесь, вы поможете мне устроить царство Божие на этой земле.

Леминак, мой дорогой мэтр, вы одарены столь прекрасным красноречием, я буду использовать вас для распространения веры, и, с другой стороны, вы сможете на этой девственной земле предоставить себя вместе со мной социологическим исследованиям. Здесь можно провести много таких, и г-н Дюркгейм никогда и мечтать не мог о подобном удовольствии.

Наконец, мой дорогой Хельвен, ваша художественная чувствительность делает вас подходящим для одновременно утончённой и возвышенной роли. Вы будете Инструментом Господа, Слугой его Мести и станете, получая от этого благочестивое удовольствие, великолепно дозировать те восхитительные муки, которые открывают в душах Град Вечности.

Что касается мадам Ериковой, позвольте не настаивать. Пути Господни неисповедимы. Приготовьте её к великой задаче, которая выпала на её долю. Привет тебе, дочь Иерусалима!

Теперь обдумайте ваш новый образ жизни. Господь даст вам многие дни. Вы будете жить возле меня, как побеги величавого дуба, вплоть до того дня, когда…

Итак, друзья мои, будьте мудры. Доброй ночи. Желаю вам не видеть дурных снов.

Индус распахнул перед Хозяином портьеру, украшенную узорами в виде цветов и птиц Островов.

Часть четвёртая. Путешествие оканчивается

Глава XXII. В которой повествуется о вожделении цветных людей, о том, как связаны они с обонянием, а также о потайном ходе и железной двери

«Баклан» действительно снялся с якоря. Направлялся он, как утверждал Ван ден Брукс, на Суматру или нет — вопрос, как который может ответить лишь капитан Галифакс, который пока что сидит в своей каюте, в синем шерстяном свитере, с разбухшей от жевательного табака щекой. Одноглазый Галифакс перестал чувствовать себя скованным теперь, когда на борту нет этих «наземных психов» и когда он пребывает наедине с небом, морем, своим добрым кораблём и несколькими негодяями, для которых солёное море является естественной их частью. «Капитан, куда направляется,,Баклан»»?» Капитан не заботится о том, чтобы ответить нам, и жуёт вкусный кусочек табака. Галифакс не продаст своего хозяина.

В двери дважды сухо постучали.

— Войдите, боцман, в чём дело?

— Одного человека не хватает, капитан.

— Кого?

— Томми Хогсхеда. Парень сбежал этой ночью. Он сошёл на каноэ, забрав с собой бочонок рома, сухари и несколько консервных банок.

— Бог с ним, — философски произнёс Галифакс. — Он далеко не уйдёт. И невелика потеря. Спасибо, боцман.

Он переложил табак с правой щеки на левую, выдувая на почтительное для капитана дальнего плавания расстояние чёрную слюну.

На берегах острова Ван ден Брукс есть маленькая бухточка, изобилующая крабами. Там есть крабы всех размеров, и матросы любят ими полакомиться. Но ни в коем случае не думайте, что Томми Хогсхед пришвартовал своё нагруженное провизией каноэ к этой моллюсковой бухте ради невинного удовольствия. Вы создадите себе об этом сыне африканских лесов идиллическое представление в духе Бернардена де Сен-Пьера, мало сообразное с духом сегодняшнего дня: последний любит окрашивать жизнь скорее в чёрный цвет, чем в розовый. Чёрный в данном случае необходим, ибо кожа Томми темна, а помыслы — ещё темнее. Он должен был стать в этой истории предателем, и роль эта досталась ему. Он поддаётся неизбежности. Пожалеем его, но не будем упускать из виду высокий силуэт, вырисовывающийся в чернильном потоке среди скал бухты во тьме опустившейся ночи. Что ищет он с такой настойчивостью? Он проворно переходит от скалы к скале, входит по колено в воду, изучает трещины в утёсе. Вот он нагибается, нагибается и исчезает…