Сволочь! – громкий окрик знакомого голоса заставил её вздрогнуть. Сердце бухнуло о рёбра и замерло, окутавшись тягучей болью.
Лера медленно, как заторможенная, обернулась. У могилы Ларисы Дмитриевны, в двух шагах от неё, стояла Катя. Рваная вельветовая юбка, измазанная в земле и крови футболка с Микки Маусом, изуродованное синяками и ссадинами лицо… но не это было страшно, а злость и ненависть, исказившие знакомое лицо. Круглая, обычно улыбчивая мордочка, на которую снисходило задумчиво отстранённое выражение только в момент прослушивания очередного поэтического эпоса, зачитываемого Лерой, была ужасна. Это была не та девочка, с которой они хотели породниться. Мертвец – озлобленный, полный ненависти и боли – скалил зубы и гневно сжимал кулаки, глядя на «предателя». – Ты решила избавиться от меня?!
Не… Как? Это невозможно! – Лера попыталась отступить назад, но наткнулась на оградку и едва не упала. Если бы она не смогла удержать равновесие, то насадилась бы на частые пики кованной секции.
Я звала тебя, звала к себе – ты ведь говорила, что никогда не оставишь меня! А ты не шла… И когда ты наконец решила выполнить своё обещание, ты струсила!
Нет, я… я не боюсь! – Лера затрясла головой и волосы замотались из стороны в сторону. – Подожди, – она осеклась и, словно осознав наконец-то некую страшную истину, истошно крикнула: – Скажи – кто! Мы найдём, и если его не посадят, то мы…
Пойдёшь со мной, тогда скажу, – засмеялся мертвец, скаля окровавленные зубы.
Не слушай её. Мёртвым одиноко, но такова их судьба, – голос кладбищенского копача звучал спокойно и немного равнодушно. Он всё так же сидел в стороне, уместившись на тропинке между участками, и, задрав голову, смотрел на небо. – Им обидно, их душат злость и ненависть к тем, кто остался жив. Жалость к себе и сожаление о потерянном. Но они должны уходить.
Вы видите? Вы видите её?! Скажите, что да, пожалуйста. Этого ведь не может быть, – Лера обхватила себя руками, скорчилась, затравленно переводя взгляд с мужчины на мёртвую Катюшку, которая издевательски манила её к себе пальцем.
Может. Ты, главное, не думай. В тоске все мысли только об одном, а это «одно» тебе сейчас абсолютно не нужно. Ну, скажи ей, чтобы она ушла. Её ждут покой и небытие, как и всех умерших. Смерть, в отличие от жизни, милосердна ко всем одинаково. Если, конечно, кое-кто не собирается отвергать её милость, – эти слова звучали страшно, неправильно. Под светом заходящего солнца, в жарком воздухе, без следа прохлады, от них веяло ноябрьским стылым хладом.
Пойдёшь со мной, а? Пойдёшь?! – крик Кати заставил Леру дёрнуться и шагнуть было вперёд, навстречу то ли призраку, то ли видению рехнувшегося мозга. – Ну же, иди ко мне!
Да, достань ножик для резки картона и покромсай свои руки. Только не забудь – резать надо вдоль, а не поперёк, иначе результат хреновый будет. И уйдёшь ты в бесконечное путешествие со своей дохлой сестрёнкой, которая вцепится в тебя клещом и будет пить все оставшиеся соки, пока от тебя не останется только зацикленная на ней тень. А утром, ma petite fille9
, тут обнаружат твой труп – пожранный кладбищенскими крысами, скрюченный от ночного холода, обосравшийся и обоссавшийся разом. Ты не знала, что после смерти вся дрянь, что есть в человеке, выходит наружу? Так сказать – проявление сути, – копач засмеялся, запрокидывая голову.Его смех, злые и грубые слова, паника, хохот мёртвой подруги – Лера не выдержала и тоже начала смеяться. Истерично, спасаясь от страха и картины собственного вонючего трупа. Её взгляд упал на фотографию – дешёвый пластик, яркий голубой цвет, серебряные звёздочки – и девушка, чувствуя, как всё внутри становится с головы на ноги, на положенное место, зажмурилась и произнесла:
Нет, ты не моя Катюшка, не моя сестрёнка. Помнишь, как я дразнила тебя в детстве хомячком, потому что ты была на него похожа… Круглые щёки и неровные зубы. А теперь это не хомячок, это дохлая, гнилая крыса! Убирайся, уходи отсюда. Мёртвые должны оставить живых.
Да, – ухмыляясь, произнёс мужчина. – Должны.
Он был в белой джинсовой куртке и бейсболке «Калифорния», – тихий голос Кати вынудил Леру осторожно поднять веки. Её подруга снова была собой – светлый взгляд, улыбка, обнажающая неровные зубы, круглое милое личико. Только теперь Катя казалась слайдом, вырезанным из плёнки и наложенным на другую картинку. Плоская, словно нарисованная, и немного прозрачная. – А на шее наколка – три звезды. Но вы вряд ли его найдёте. Во всяком случае, не сейчас.
Почему?!