Хозяин Марасы

Потому что ты не знала, что это такое. Мечты и реальность, претворение этих мечтаний в жизнь, почти всегда различны. Особенно если ты вообще не знаешь, что должно получится в результате, – Бо с усмешкой посмотрел на неё и дёрнул за волнистую прядку. Сестра упрямо мотнула головой, не принимая уклонения от темы разговора.

А ожидание и реальность смерти?

Что?

Чужой смерти, Бо. Чужой. Ты ведь давно так не… не отпускал себя. Если моё «дно» – это мои мечты, то твоё – чужая смерть. Ведь вчера, когда мы уплывали из Неаполя, ты сам говорил об этом, – она крепко стиснула его руку, надеясь, что он поймёт суть её вопроса, и не воспримет его как укор! – Ты убил так много людей сегодня. Послушал Танилу и перестал сдерживать себя, хотя именно это называл раньше «падением». Возвращением к тому, каким ты был. Почему так?

Бо вздохнул, глядя вперёд, перед собой. Через несколько сот метров начиналась цель их неспешного путешествия – залив Гольфо-ди-Сант-Эуфемия, красивое и достаточно уединённое место, где жили птицы и куда редко заглядывали туристы. Это было самое лучшее место для «беседы» с Марийкой-Марианной – мало свидетелей и много пернатых. И договорить, объясниться с Феличе, он должен был до того, как увидит проклятую красноволосую бабу. Хотя бы потому, что тогда для него самого станут более понятны многие вещи в его жизни. Что в проклятой первой, что в благословенной второй

Как бы тебе объяснить? Раньше я был центром мира, выродком, убийцей и безумцем, и одновременно с этим – никем и ничем. Но это – раньше. И память о моих словах, мыслях и желаниях всегда со мной. Я знаю и помню, Фели. Ты же только знаешь, потому что в твоём раньше тебя как таковой не было.

Ну… кое-что я всё же помню. Чуть-чуть. И рада, что не помню всё. Это так мерзко… – Феличе закусила губу и отвернулась к морю. – Как в грузовике сегодня.

Именно, – Бо кивнул. – А я помню всё, и моё мнение, оценка меня самого тогда и сейчас, они различны. Не противоположны, нет. Просто то, что имело тогда хоть какую-то ценность, кажется мне сейчас глупым, бессмысленным или попросту лишним. Тот человек, кем я был, вызывает у меня недоумение. Даже не делами, а мотивами. Поэтому я и страшусь им стать снова, потерять за надуманными целями и их оправданием нынешний свой ориентир. А что по поводу чужой смерти, дорогая моя Феличе… Феличе Этерна Лино… Чужая жизнь имеет значение, если это жизнь. И если человек не идёт против моей семьи. При соблюдении этих правил я никого и пальцем не трону. Иначе же… – он вздохнул. – Не понимаешь, да?

Ну, не всё конечно, – Фели немного виновато сморщила носик. – Но теперь ясно, почему папа отпускает нас с тобой. Мы же как одинаковый груз в чашах весов, да? Ты не даёшь мне глупеть, а я не даю тебе звереть. И наоборот – рядом с тобой я должна соовтесватать… нет, со-от-вет-ство-вать тебе – спокойному, умному… А ты – защищать меня. Равновесие маятника, про который говорила Танила?

Наверно. Только опять же, на практике всё иначе, чем в измышлениях нашего отца. Ладно, хватит пока философии, – Бо остановился у зарослей степного миндаля, под которыми цвёл лилейник, хищно разевая ярко-жёлтые соцветия, и кивнул сестре. – Хорошее место, да?

Да! – важно кивнула она и неодобрительно покосилась на сидящих у берега чаек. Скривившись, Феличе сняла с плеча сумку и поставила её возле самого густого дерева, увешанного почти созревшими плодами. – Хорошее место.

И день, судя по всему, хороший, – он покосился на цветы, чей запах смешивался с травянисто-солёным воздухом залива. Лилейник цвёл всего один день, и лучшего знака, хоть Бо и презирал подобные вещи, трудно было найти! – Давай, ты с ней поговоришь?

Я?!

Ну, мой последний разговор закончился как-то не очень удачно. И предыдущий тоже. Я где-то растерял весь свой талант дипломата, –Бо криво изобразил подобие усмешки, вынул из кармана джинсов шнурок с подвеской, сжал её на миг, пытаясь вспомнить увиденное на экране ноутбука лицо цыганки, и метнул в сторону птиц. – Марианна! – его рёв заставил чаек сорваться с камней, рвануть в стороны с возмущённым клёкотом. Вместо них на берегу моря стояла та самая женщина. И смотрела на них она удивлённо и зло.

Вы! – сухой длинный палец обвинительно ткнул в сторону Феличе и Бо. – Как вы смогли позвать меня? Неужели… Что с Рикки? Что вы, негодяи, сделали с бедным мальчиком? – худощавое лицо с острыми чертами и слегка длинноватым носом исказилось, а глаза помутнели от выступивших слёз.

А я ещё себя считала истеричкой, – тихо буркнула Феличе и, отпустив руку брата, двинулась к Марианне.

Что с Рикки? Вы, несчастные, больные дети, что вы сделали с ним?

Поговорили, – подойдя почти вплотную к цыганке, она внимательно осмотрела её. Растянутая и полинявшая от времени кофта, из-под которой торчали две майки – розовая и белая, была расшита мелкими амулетами, бусинами, монетками и теми самыми подвесками. Лазурит, ларимар, апатит и серебро. – Мы с ним всего лишь поговорили.