Хозяин Марасы

Ты оскорбляешь при нас нашего отца и думаешь, что мы прислушаемся к тебе?

Вы обязаны! Вы же будете свободны – как птицы, как прекрасные вольные птицы! Нет ничего дороже свободы.

Высший тип свободных людей следует искать там, где приходится преодолевать самые сильные препятствия; в пяти шагах от тирании, у самого источника грозящего рабства.128 Так что, по твоей же логике, мы самые вольные люди, – Борха не смог сдержать едкий смешок.

«Нет ничего дороже свободы». Есть. Например – чужая жизнь. Давным-давно в прошлой жизни, тот отец отдал его в качестве заложника королю Франции, спасая тем самым Рим от разграбления. Меняя одну свободу на тысячи, десятки тысяч жизней. Да, он заодно уберегал и свой кошелёк, но всё же… Всё же он тогда был прав.

Первый и последний раз предлагаю тебе – отвали куда подальше, скройся, и мы забудем про тебя. Даже про изгаженный иол вспоминать не станем.

Угрожаете? – зашипела вдруг Марианна.

Предупреждаем. Потому что ты – той же породы, что и наш отец, что и многие, бродящие по этой земле. Я знаю – видел за долгие годы… Сколько ты живёшь, Марианна? Пятьдесят лет? Шестьдесят?

Семьдесят два года! – гордо заявила шувани уничтоженного табора и скрестила на груди руки, исполняясь превосходства.

Да я тебя почти в пять раз старше, – Фели посмотрела на неё, как на больную. – Ты же ещё ребёнок. Ты – глупый ребёнок. Ты ничего не знаешь. Ты не понимаешь! Ты говоришь – свобода. Но ты даже не знаешь, что это. Говоришь про жизнь, а отказаться от отца – смерть для нас.

Лучше быть мёртвыми и свободными, чем живыми и сидеть на цепи!

Ну, теперь мне всё понятно. Ты сидела в тюрьме или, судя по времени, скорее всего в концлагере, и там окончательно рехнулась, «забыв умереть». И теперь у тебя ненависть к итальянцам, патологическая страсть к бродяжничеству, которое ты именуешь свободой, и нежная любовь к цыганам. Другого объяснения твоей зацикленности и одержимости я не нахожу, – Бо поднялся и размял шею. Солнце светило ему прямо в глаза, но он чётко видел, как вспыхнуло лицо Марианны. – Ты не арабка, не цыганка и не еврейка. Так кто ты?

Не твоё дело, – огрызнулась она, отходя на шаг от Феличе. – Я в последний раз предлагаю вам свою помощь! Я смогу, я знаю, как. И то чудовище, что Лутто призвал себе на службу, вас не тронет.

Не смей оскорблять моего папу, – ещё немного, и волосы Феличе взвились бы змеями Медузы Горгоны. Теперь её колотило не от предвкушения, а от злобы, чистой и яркой. – И братика!

Ваш «отец» – дьявол, а тот, кого ты назвала братиком, всего лишь выбравшийся на сушу морской чёрт! И вы слепо и верно исполняете их волю. Они убийцы и были такими всегда и всегда врали вам, в них нет ни слова правды, они боятся её. Лутто – отец лжи и смерти!

Слышишь, милая? Нам дали новые имена, – Бо сыто улыбнулся, выслушивая подобный эпитет. – Кто из нас будет ложью? Наверное, я, ты абсолютно бездарна в данном вопросе!

В ответ Фели лишь рассмеялась, забыв про свой гнев. Как можно злиться на подобную чушь? Она ведь действительно сумасшедшая. Треплется, как пьяная кликуша, пытается говорить, как доморощенный пророк из плохой драмы. Всё же занятия чтением не прошли даром, и Феличе понимала, какую чушь несёт Марианна.

А ещё он собирается взять новую дочь, убить очередную невинную душу. Я видела, я смотрела…– Марианна гневно ткнула пальцем в море. – Жаль, что только чужими глазами. Бедные птицы, даже им тяжело попасть в то проклятое место! А Лутто этим пользуется, соблазняет бедную, глупую девочку, предлагает ей вечные кандалы! И если бы я только могла пробиться за заслон рыжего выродка, то вытащила бы её.

Какую сестру? – ошарашенно спросила Феличе, с неверием глядя на ряженую, фальшивую цыганку. Ну не могла же она сказать правду, не могла! – Нет…

Да! Ему мало вас, нужна ещё одна жертва.

Врёшь!

Взвизгнув, Феличе бросилась на Марианну и повалила её на песок. Она была выше своей противницы. Тяжелей. И полюбила играть с норовистыми морскими волнами, когда преодолела свой давний страх. Поэтому Феличе без труда уклонилась от цепких пальцев оборванки, пытавшейся вцепиться ей в волосы, и ударила свою противницу пару раз кулаком по лицу. А потом схватила за грудки и начала трясти, каждый раз впечатывая затылком в песок. Мокрый, пропитанный солью, он обманчиво казался мягким и податливым, и цыганка сполна узнала его твёрдость. С кофты Марианны во все стороны полетели нашитые бусины и монетки, подвески и амулеты. Она лягалась, пыталась скинуть с себя разошедшуюся Фели, кричала что-то обидное и гадкое, но справиться с разошедшейся дочерью Лино не могла.

Бо шёл к дерущимся женщинам медленно и не торопясь. Деваться Марианне некуда, уйти ей они не дадут, да и не сможет недоцыганка причинить Фели хоть какой-то вред, так что смысла в спешке не было. А что до сестры… она ведь дралась не всерьёз, без желания убить или покалечить. Иначе на её руках чернела бы густая, отливающая алым кровь. Так что пусть маленькая выпустит пар, ей это будет только на пользу.