Хозяин Марасы

Ну как такое может нравиться? Ma сherie, держись и не поддавайся на провокацию, – голос Игната помог Лере сдержаться от колкого ответа.

Нравится, папа. Всё вкусно. Спасибо, – она кивнула и аккуратно положила в рот кусочек мяса. К счастью, она угадала, и тот был почти съедобен. Ох, ведь мама могла и не мудрить с ужином в стиле «как когда-то». Лера бы сама спокойна и сварила бы макароны, и потушила бы гуляш. Да что угодно – она с десяти лет могла приготовить не только простенький ужин, но даже и классический, правильный борщ. Это если, конечно, в доме было мясо. В конце концов, ужин – это не песочное печенье со сгущёнкой, где надо чётко знать рецептуру и следить за жаром в духовке, с которой у Леры действительно не сложились отношения. То пересушит, то рано вытащит, то соды в тесто мало положит…

На глаза, как на зло, попалась упаковка магазинного печенья, на которой было красивыми буквами выведена надпись: «С ароматом варёной сгущёнки. Вкус, как в детстве!». Почему-то, очень захотелось смеяться, и ей с трудом удавалось сдерживать громкий хохот.

Что с тобой?

Печенье… с варёнкой, – Лера прикрыла рот рукой, чтобы не было видно кривую, уродливую усмешку.

У меня нет времени возиться с готовкой, – внезапно жёстким голосом объявила Маргарита. Рыжевато-золотистые локоны всколыхнулись вокруг её лица, когда она тряхнула головой. – Ты сегодня отдыхала, весь день глядя фильмы по видику, а я ещё и работала! Могла бы и сама…

Да, мама, – желание смеяться сразу пропало. – Могла бы. И не делала идиотское печенье всё это время потому, что оно было нашим любимым. А теперь нас нет. И подделка под детство, суррогат воспоминаний, выполненный в стиле «на, и отвали», ничего не исправит. Наверное, поэтому Федька и не пришёл.

Не смей так говорить с матерью, – Анатолий хлопнул раскрытой ладонью по столу, и бокалы зазвенели жалобно и фальшиво.

Семейный скандал! Опять! – одновременно и зло, и радостно крикнул Игнат с холодильника. – Спешите купить билеты! Драма и фарс слиты воедино – такой накал страстей вы вряд ли увидите даже по телевизору.

Мы стараемся для тебя, делаем всё, чтобы ты спокойно училась, а ты…

А я очень недовольна регулярным шмоном в моей комнате. Думаете, это не заметно? – сердитый взгляд сначала вперился в отца, потом в мать.

Лера, нас на самом деле беспокоит, что ты куришь, смотришь дурное кино, рисуешь чёрт знает что… Мёртвый анархист с крыльями, верхом на драконе, попирающий Георгия Победоносца с табличкой «Колчак» на груди. Хорошо, что ты хоть сняла со стены эту ересь. – Казалось, Маргарита вот-вот заплачет.

Эй, это не ересь, а мой личный заказ! – возмущение призрака не знало предела, даром что его не слышали обвинители. – И нечего Колчака защищать. Он был тот ещё предатель, трус и прелюбодей! А ещё у него геморрой был, я знаю.

Хватит, – Лера успела метнуть в сторону призрака благодарный взгляд, прежде чем начать второй раунд борьбы с родительским заботливым контролем. – Перестаньте за мной следить, иначе я съеду. И не надо говорить, что мне некуда идти – квартира в Сосновке стоит пустая, потому что бабушка подарила её мне, к тому же я всегда могу перебраться на дачу к Федьке с Леной.

Мы это уже обсуждали, Лерочка, – Маргарита напряглась, вцепляясь пальцами в край стола. – Ты не будешь жить одна! Мы не имеем права…

Замаливайте свои грехи за чужой счёт, не за мой. Это была ваша идея показать меня врачу. Это была ваша идея не забирать Федьку из «обезьянника», чтобы он там остыл, а вместо этого он загремел на призывной пункт и едва не отправился в Чечню. Так что перестаньте теперь решать за нас, как нам лучше жить и с кем быть, – Лера отставила тарелку и поднялась. – И повторю ещё раз – я не лесбиянка, не извращенка и не кто-то там ещё, кем вы меня вообразили, – и, сердито фырча, направилась в коридор.

Куда ты? Немедленно вернись! – отец начал выходить из-за стола, но дочь его опередила. Сунув ноги в кеды, она сорвала с вешалки ветровку, и бросив: «Буду через двадцать минут, посуду не мойте, сама справлюсь», исчезла за входной дверью. Вслед ей неслась ругань разозлённого Игната.

Четыре сигареты в день – лимит. Меньше можно, больше нет. Лера прекрасно видела разницу между потаканием слабостям и убийством собственного организма. За весь этот дурацкий день она ещё ни разу не выходила на «прогулку», чтобы покурить у подъезда, и поэтому теперь приканчивала вторую сигарету подряд, уныло ковыряя мыском кеда дворовую грязь. Лавочка холодила задницу, ветер задувал под лёгкую куртку, выравнивая температуру тела по отношению к температуре души.

Было так паршиво… Хотелось обвинять всех подряд, хотелось убить кого-то – по-настоящему, а не метафорически, начиная с Хорена из палатки с куртками – но привычка держать все в себе и не показывать это «всё» никому, кроме Игната, не позволяла даже пустить слезу. Нельзя не просто давать волю слабостям – нельзя показывать эмоции.