А-а-а… Пусти, пусти меня! – женщина истошно закричала и принялась отбиваться, что было сил. От чужого прикосновения, от ощущения крепких, чуть влажных пальцев на своём запястье её колотило, как в лихорадке, а паника внутри мешала сосредоточиться и вырваться из захвата. – Нет! Бо, помоги мне, – отвлечённая обезумевшим водителем, она не видела брата, не видела того, что с ним стало и поэтому звала его. Единственного, кто мог спасти её.
Хватит орать, девка. Сюда иди… Да не упирайся ты, сучка… Иди, иди сюда, сладенькая… – мужчина беспорядочно бормотал что-то себе под нос, пытаясь стащить упирающуюся добычу на асфальт. Феличе царапала его руку, норовила укусить, но он схватил её за волосы и с силой ударил о дно кузова. Она вскрикнула и рванула назад, цепляя за трос, удерживающий тюк с сеном.
Нет, нет, пусти меня! – Фели снова рванулась назад и снова безрезультатно. Почувствовав, как чужие руки хватают её уже за предплечья, она вслепую попыталась дотянуться до брата. Волосы падали на лицо, закрывали обзор, и Феличе не видела ни безжизненное тело, ни красное, налитое кровью лицо водителя, уже влезающего в кузов. – Бо!!
Мимо промелькнула серебристая полоска, раздался влажный треск, затем сухой стук, и водитель закричал, падая на спину. Его отрубленная рука так и продолжала сжимать запястье Феличе. Содрогаясь от омерзения, женщина кое-как отцепила мёртвую кисть и с рёвом бросилась к Бо, вновь повалив того на сено.
Он… меня… А я… надоели! Сколько можно… Бо… – она ревела, уткнувшись в его плечо, царапая плечи ногтями в попытке спрятаться как можно надёжней, чтобы её больше никогда не нашли и не схватили.
Ну, хватит. Перестань, – мужчина осторожно гладил её по растрёпанным волосами, целовал в висок, не обращая внимания на истошные крики истекающего кровью водителя. Плевать. Главное, чтобы Феличе успокоилась, перестала дрожать и плакать. Дурацкий крюк едва не стал причиной непоправимого, и думать о последствиях не хотелось. Хотелось обнять покрепче перепуганную Фели, утешить её, спрятать ото всех и сберечь.
В золотисто-каштановых волосах засыхала, обращаясь в пыль, тёмная, почти чёрная кровь. Но и это было не важно.
Постоянно смотрят… лапы тянут… Даже тебя не всегда боятся! Зачем папа меня такой оставил?! – судорожный всхлип перешёл в сдавленный вой и Феличе затрясло ещё сильнее. Бо, отстранённо улыбаясь, продолжал гладить её по голове, ощущая, как по его голой коже всё текут и текут чужие тёплые слёзы.
Ты красива. Ты прекрасна, Фели, и бесподобна. Не мог же наш отец поднять руку на подобное совершенство? Разве он тогда бы отличался от тех, кто…
Лучше бы мог, – Феличе шмыгнула носом и продолжила срывающимся, неровным голосом. – Я ведь дурочка, даже не заметила, что с тобой плохое случилось! Так зачем мне быть красивой? Тогда я такая же, какой и была раньше! А если я должна быть умнее, то должна быть и уродливее. Ведь так было бы правильнее, Бо. Правильнее!
А отец не любит «правильно». И «справедливо» не любит тоже, – Бо слегка отстранился и заглянул в зарёванное, покрасневшее лицо. – Он любит так, как хочет. Так, как верно. И тебя, Фели, Старик любит отнюдь не за красоту, уж поверь мне, – Бо осторожно вытер ладонями мокрые щёки и поцеловал горячий лоб. – Забудь об этом. Всё хорошо, я сейчас уберу крикливый мусор, и мы с тобой прогуляемся по лесу. До Фалерны не так уж далеко, а если у тебя устанут ножки, я понесу тебя на руках. Чтобы ты улыбнулась, я куплю заколку для твоих прекрасных волос, какую захочешь, и потом мы поедем в Сан-Эуфемию. Ты ведь давно не каталась на автобусе?
Д-давно…
Ну и хорошо, – Бо широко улыбнулся, наблюдая как при упоминании прогулки и новенькой заколки истеричный страх покидает его сестру. Всё же с ней было невероятно легко договориться!
Он спрыгнул на пыльный асфальт, помог спуститься сестре, отряхнул её бриджи и сам перетянул завязки на левой штанине.
А тебе разве будет удобно гулять голышом? – Феличе, словно забыв о происшедшем, с весёлым любопытством смотрела на обнажённого Бо.
Зачем голышом? – Бо выдернул из настила кузова чинкуэду и вернул её в ножны, так и болтавшиеся у него на талии, прикрывая промежность. Поправив перевязь, он пнул затихшего водителя и брезгливо переступил через потёки крови. – Вот и штаны, и ботинки, и рубашка. Рукава, жаль, всё же измазал…
Через два часа в автобус, идущий до Сан-Эуфемии, села примечательная парочка – молодая, невероятно красивая женщина, смуглокожая и черноволосая, а с нею мужчина в старой одежде и с панамкой цвета хаки на голове, скрывающей его лицо. Рубашка с оборванными короткими рукавами слегка оттопыривалась на боках, будто на спине у него был спрятан какой-то свёрток.
Парочка оплатила проезд мятыми купюрами, села на свободные места в середине салона и почти всю дорогу женщина мирно дремала, пристроив голову на плече своего спутника. И ни на миг не отпускала его крепко сжатой руки. Иногда она выныривала из омута своих снов, с умеренным любопытством смотрела в окно, и вновь засыпала, улыбаясь и поглаживая мужскую ладонь, крепко стиснутую её пальцами.