Хозяин снежной земли

Одеяло осторожно отогнули в сторону, отбрасывая. Пальцы погладили ложбинку между грудями. Подползли ближе, накрывая правую грудь прямо через тонкое кружево. По телу пробежала дрожь. Пальцы на ногах невольно поджались. Разбуженное тело требовало ласки. Холод? Нет никакого холода, тут безумно жарко!

Она не решилась открыть глаза, но так ощущения обострились ещё сильнее, делая кожу болезненно чувствительной.

— Хочешь поиграть, снежная моя? — шепот обжег ухо.

Нельзя же так! Чужие губы прикусили кончик и спустились ниже, оставляя поцелуи-укусу на шее. Выдохнула всхлип, чувствуя, как кружится голова. Хотя как она может кружится, если она и так лежит?

— Такая неискушенная. Нежная. Льдинка моя… — горячие поцелуи пролегли вниз, коснулись живота, заставляя облизывать губы снова и снова и давить беспомощные всхлипы.

Жар быстро захватывал тело, кружил голову, заставлял извиваться на сбившихся простынях. Томление накрыло волной, ноги сами невольно дернулись, раздвигаясь в стороны.

— А давай-ка сделаем так, — мурлыкнула эта наглая, хищная кошара.

Раздалось шуршание. Не выдержав, Таша прищурилась, пытаясь разглядеть, что происходит, но неожиданно на глаза легла ладонь.

— Закрой, — короткое, похожее на приказ.

Любопытство, смешанное с желанием и легкой опаской = бешеный коктейль. Что он придумал? Что происходит?!

Глаз коснулась ткань. Плотная, но мягкая. Настолько приятная, что одно её прикосновение вызвало новую вспышку томления. Неужели она настолько распущена?

— Эйд… — это её голос? Охрипший, звеняще-глубокий, обещающий соблазн?

Ладонь мужа накрыла вторую грудь, вышибая все глупые мысли. Таша потянулась вперед, но чужая рука перехватила запястья, осторожно заводя их наверх. Снова шорох. Она не может пошевелить руками, чувствуя, как их обхватывает что-то прохладное и гибкое. Чувство беспомощности сменяется вспышкой желания, когда она ощущает чужие пальцы на бедрах. Ноги осторожно разводят в стороны. Открытость. Такая, что вышибает дух и сводит с ума. Она задыхается от нахлынувших ощущений.

— Такая открытая для меня. У вас, наверное, до сих пор любовью в пяти одежках занимаются, — необидный неожиданно теплый смешок.

— Чем… чем ты?.. — она не договаривает, заливаясь краской, кажется, с ног до головы.

— Связал? — любезно подсказывает Эйд. — ледяные лианы. На редкость ловкое растение…

Он не так спокоен, как хочет казаться. Дыхание мага прерывается. Таша всей кожей теперь чувствует его взгляд — жадный, жаждущий. И вместо страха приходит желание. Чтобы он смотрел так всегда. Чтобы любил её. Чтобы их дыхания сплетались в одно, как и души. Чтобы снежная сказка длилась и длилась.

Усталость как рукой сняло!

Рукой, ох…

— Не шевелись, — снова почти приказ.

Нежный шелк лент щекочет кожу, заставляя ерзать. Внизу живота скапливается напряжение, вырывая новый всхлип. Она не видит — но чувствует как чужие пальцы ловко освобождают грудь, как ласкают её, заставляя метаться. Какое там «не двигайся»!

Пальцы скользят между ног, раздается довольный хмык.

Ласки. Откровенные на пределе. Напористые, словно вьюга. Заставляющие снова и снова кричать, больше не сдерживаясь. Когда ты сливаешься воедино до конца, когда раскрываешь сердце, впуская туда родную душу. Когда доверяешься безраздельно и абсолютно.

Когда дыхание растворяется в снежной дымке, когда мир взрывается вспышка наслаждения, а сердце замирает неведомого раньше чувства. Когда точно осознаешь, что влюбиться и полюбить — это разные вещи. Когда готов баюкать родную снежную душу на волнах счастья.

Она приходит в себя не сразу — всё тело ватное, а голова звонко-пустая, но это приятно. Как будто ещё миг — и взлетишь.

Ленты исчезли. Она лежала на груди Эйда, а муж перебирал её волосы, изредка целуя в висок.

— Это всегда так… прекрасно? — спросила тихо, мечтая, чтобы момент никогда не кончался.

— Всегда между нами, — последовал негромкий ответ, — дело не в движениях тел. Механическая память. Удовлетворение сиюминутного желания. С тем, кого любишь, всё иначе. Все остальное обесценивается в один миг. Смотрю, тебе понравилось… — в голосе послышалась улыбка.

Снежный шелк волос Эйда расплескался по подушке, смешиваясь с её собственными. Попробуй-ка потом, вычеши чужую гриву!

— Да, — призналась, чувствуя, что щеки снова немного краснеют. В груди потеплело. Не одна она такая неправильная.

— Я ещё многое могу тебе показать, — шепнули на ухо, щекоча его дыханием. Захотелось потереться о него всем телом, подразнить, снова и снова видя в темнеющих глазах восхищение.

— Думаю, мы придем к взаимовыгодному соглашению, супруг мой, — мурлыкнула тихо в ответ и замерла, вдруг пораженная неожиданной мыслью.

— Что?

— А я… — уточнила, мучительно подбирая слова, — тоже смогу оборачиваться кошкой? А если кот с кошкой… ну… то котята будут?

В ответ раздался оглушительный смех. Ни разу не видела, как он смеется вот так. Грудь ходуном ходит. На лице — ни тени скуки. Смех — журчащая в проталинах вода по весне. В глазах расцвела знакомая по первой встрече бирюза вместо талого льда.