Хозяин тишины

По-хорошему, ему следовало бы извиниться. Он устроил то, на что никак не имел права. Однако я слабо представляла себе Гедеонова извиняющимся — интересно, он хоть знает, как это делается? Да и потом, мне и правда стало лучше. Не столько из-за его усилий, сколько из-за воли судьбы, столкнувшей меня с Лешей, но и Гедеонов тут постарался, это нужно было признать.

Я чувствовала, что эта глава моей жизни закрыта, теперь уже окончательно.

Московская поездка закончилась, я с удовольствием вернулась в поместье, а там все покатилось по привычной колее. Я была дома, с людьми, которые заменили мне семью и друзей. Я была уверена, что о Семене и его родне я больше не услышу.

Но я, как всегда, поторопилась с выводами. Я не услышала о Семене, я прочитала о нем — в сводке происшествий.

Станция технического обслуживания сгорела дотла. Пожар произошел ночью, поэтому никто не пострадал. Однако само здание превратилось в угли, элитные машины, оставшиеся там, — в жалкие черные остовы, и владельцам злополучной станции еще предстояло разбираться с их разгневанными хозяевами.

Едва дочитав эту новость, я сорвалась с места и побежала в кабинет Гедеонова. От злости я забыла и об осторожности, и о вежливости. Я никогда еще так себя не вела — не только в поместье, по жизни. Я за минуту добралась до его кабинета и отчаянно застучала кулаками в дверь.

Если бы там были клиенты, я бы, наверно, натерпелась позору. Но клиенты ушли, и перед Гедеоновым о чем-то отчитывался шеф-повар. Он был немало удивлен, увидев меня, и его удивление лишь усилилось, когда Гедеонов приказал не вывести меня из дома, а пустил в кабинет.

— Оставьте нас, — велел он. Хозяин поместья был непробиваемо спокоен, и не потому, что не видел, в какую фурию я превратилась. Скорее всего, он предвидел это. — Я хочу, чтобы на этаже никого не было, пока мы с Августой Стефановной не закончим разговор.

— Конечно, Владимир Викторович, — смиренно отозвался повар. Вряд ли он действительно чувствовал такое смирение, но с Гедеоновым никто бы спорить не решился — кроме меня, да и то только сейчас.

Думаю, того, что повар увидел, ему хватит для запуска внутренней сводки новостей поместья.

Едва дождавшись, пока он уйдет, я выпалила:

— Как ты мог! Это немыслимо, это, это… это не игра, так просто нельзя! Это преступление!

Гедеонов пережидал бурю с тем же спокойствием, с каким только что разговаривал с поваром. Он встал из-за стола, но направился не ко мне, а к окну. Он вытянул руку вперед, позволяя скромным лучам осеннего солнца коснуться его кожи.

Когда я наконец выдохлась, он спросил:

— Я не буду делать вид, что не знаю, о чем речь. Я знаю. Но вам, Августа Стефановна, я рекомендую взять себя в руки и постараться вспомнить о том, что вы, как минимум, говорите с человеком намного старше вас.

— Как будто вас это волнует, — буркнула я, однако куда сдержанней.

Мое вступление и правда получилось чересчур эмоциональным. Но как иначе? Я только что выяснила, что Гедеонов устроил поджог! Это действительно преступление, что будет, если кто-то узнает?

— Вы считаете, что я как-то связан с тем пожаром? — усмехнулся Гедеонов. — Не думаю, что найдется в мире второй такой же человек, как и вы.

— Да уж, все остальные знают наверняка.

— Пусть знание и незнание останутся тем людям, которым они предназначены. Моя репутация чиста.

Еще бы она не была чиста! Он был идеален во всем. Он мог увидеть будущее. Он составлял такие планы, за которые ему платили целое состояние. Похоже, то, что случилось со злополучной СТО, было для него сущей мелочью.

Я устало опустилась в гостевое кресло. Мне пока сложно было понять, как именно я должна реагировать.

— Почему это случилось? — спросила я.

Я не собиралась даже наедине обвинять его в пожаре, я учла свои ошибки. Он бы не признался, просто начал бы отвечать ничего не значащими фразами.

— Есть такая народная мудрость про чужое несчастье и свое счастье, — отозвался Гедеонов.

— Я не просила вас об этом.

— Вам и не нужно было просить. Я сделал это не для вас.

И тут я вспомнила наш с ним разговор перед поездкой на станцию — про последний шанс. Гедеонов заявил, что это последний шанс не для меня. Тогда я не совсем поняла его и не стала расспрашивать, у меня были заботы посерьезней.

Теперь же истинный смысл этих слов наконец дошел до меня. Это и правда был последний шанс не для меня. Гедеонов давал его Семену: примириться со мной, извиниться, попытаться что-то исправить. Однако вместо отца этот шанс принял сын и был куда честнее в своих словах. Семен, думаю, и покрутился бы передо мной, увидев, как я выхожу из роскошной машины. А Леша, как и любой ребенок, был непосредственным даже в жестокости.

— Зачем вам это? — поразилась я.

— Мне нравится верить, что в этом мире сохранилось еще некое подобие глобальной справедливости, равновесия между моральными уродами и обычными людьми. Что жизнь способна давать нужные уроки нужным людям. Без этой справедливости мир был бы слишком тоскливым местом — вы и сами это понимаете. Но то, что я вам сказал, лишь общие факты, никак не связанные с этим пожаром.