Хозяин Тьмы. Сбежать от бывшего

Не хотелось снова нарваться на лекцию о том, что я слишком полагаюсь на суеверия вместо того, чтобы мыслить здраво. Я отлично помнила обидные слова Рейвена о моем исследовании для дипломного проекта. Я усвоила уроки. Должно быть, я в самом деле просто нервничала.

И все-таки вечером накануне свадьбы я наняла кэб и рванула в дом Рейвена, хоть это и было вопиющее нарушение приличий. Я сказала, что беспокоюсь за него, что чувствую — вот-вот случится что-то плохое.

«Давай отменим свадьбу! Я люблю тебя, но… нам не стоит жениться, я чувствую! Случиться что-то плохое! С тобой, со мной… С нами обоими! Рейвен, послушай!»

«Тише, Лиз, — Рейвен схватил меня за запястья и привлек к себе. Он выглядел удивленным, но спокойным. Его сердце билось ровно. — Ты просто перенервничала, так бывает».

Он меня не услышал. Наверное, на его месте так поступил бы каждый мужчина, чья невеста перед свадьбой боится чего-то непонятного.

«Просто давай переживем этот день, Лиз, — сказал мне тогда он. — А потом — я обещаю, сделаю все, чтобы ты никогда, никогда ни в чем не нуждалась и ничего больше не боялась. Верь мне».

Как иронично, что как раз тот-то день я и не пережила.

— Лиз. — Рейвен наклонился ко мне, его дыхание, такое теплое, такое невероятно теплое, коснулось губ. — Скажи мне.

Серые глаза, обычно прищуренные, сейчас смотрели открыто, как будто Рейвен хотел впитать меня в себя целиком. Его рука по-прежнему лежала на моей шее и ощущалась очень горячей.

Глава 17

«Лиз. Скажи мне».

Слова Рейвена эхом отдавались от стен комнаты, у меня шумело в ушах от страха и от ощущения… тепла, которое я уже успела забыть. Тепла, которое шло от руки Рейвена, от его дыхания, его тела, даже, кажется, от его взгляда.

«Скажи мне».

Что он хочет от меня услышать?

Что я его не бросала? Что хотела бы быть вместе? Что люблю его больше жизни?.. В буквальном смысле.

Зачем ему об этом знать?

Что это изменит?

Ничего.

Я умерла! Умерла, Рейвен! Все кончено!

Хотелось прокричать ему это в лицо, но серые глаза смотрели внимательно, с какой-то непонятной, ужасной, выворачивающей душу наизнанку надеждой.

На что он надеется? Что изменится, если я ему все расскажу? Та история в прошлом, тот, кто виноват, — уже не потревожит ни меня, ни Рейвена. Все кончено.

Пятнадцать лет назад больше всего на свете я хотела, чтобы Рейвен жил, и жил счастливо. Того же я хочу и теперь.

В самые темные моменты жизни, когда мне казалось, что в мире не осталось ничего, кроме голода, меня держали на плаву только мысли о Рейвене. О том, что он жив, что я справилась. Иногда я мечтала о том, что он снова женился и завел детей, двоих, как он всегда и хотел. Не то чтобы я испытывала восторг, думая о женщине, на которой он женился, но… меня успокаивали мысли о том, что Рейвен счастлив. И что я сделала все, что могла, чтобы это было возможным.

Я его не видела со дня свадьбы, и ничего о нем не знала.

По правде говоря, я думала, что дядюшка упокоит меня сразу, как только увидит — такой. Умертвием. Я надеялась только на то, что он даст мне время рассказать ему кое-что важное перед этим.

Для этого я его и искала, и ждала, прячась в саду у дома. Внутрь заходить не решалась, потому что — там прислуга, там люди, огромная суета из-за сорванной свадьбы.

Люди — это голод. Я не была голодна в буквальном смысле, это был скорее голод по чему-то иному. По силе, наверное. Ощущения были такими, как будто я зимой бреду по заснеженной пустыне и никак не могу согреться, а люди, которых я встречаю, — они как огоньки, теплые, вкусные… Так хотелось впитать их в себя, погреться хотя бы немного.

Кажется, меня трясло.

Я почти ни о чем не могла думать, даже с трудом могла понять, что я погибла и что я — умертвие. Знала только, что я очень, крайне, невероятно голодна, а еще — что я должна во что бы то ни стало сдержаться и поговорить с дядюшкой.

Иначе Рейвен окажется в опасности, и произойдет непоправимое.