Но Ирма довольствовалась меньшим, она и так уже получила больше, чем когда-либо могла надеяться или мечтать. Рудольф снабдил ее всем, что считал необходимым. Все эти дни перед регистрацией они ходили, смотрели, заказывали, примеряли — и все, что было готово, прямиком перекочевало в их будущую квартиру, в ту самую, где их отношения были омрачены обманами и ложью. Но Ирма все это уже забыла, или у нее теперь было обо всем совершенно другое понятие: обман и ложь были оттого, что была любовь, а то какой же был смысл Рудольфу обманывать ее, Ирму. Так думала Ирма теперь.
Ей хотелось только одного: прийти в свое прежнее или будущее обиталище и оглядеться там, оглядеться совсем другими глазами, чем когда она там жила.
К тому же она хотела увидеть и потрогать все то, что было там собрано в эти дни; в глубине души у нее таилась какая-то догадка, что там может оказаться много такого, чего ее глаза еще не видели. Но Рудольф был неумолим.
— Ты слышала, что сказала твоя двоюродная сестра, — сказал он Ирме. — Женихи не ходят с посторонними дамами в кабинет, а тем более в квартиру.
— Но я же не посторонняя, — возразила Ирма.
— Ты, значит, хочешь, чтобы я, жених, ходил со знакомыми дамами в квартиру, где думаю начать свою супружескую жизнь?
— Я же твоя будущая жена, — сказала Ирма, словно ничего не понимая.
— Ах, ты сама требуешь от меня, чтобы я, так сказать, формально со своей будущей женой и до замужества нарушал супружескую верность? — спросил Рудольф.
— Значит, ты боишься людских пересудов? — спросила Ирма.
— Нет, дорогая, — отвечал Рудольф, — я уже сказал тебе, кого я боюсь: только тебя, потому что ты для меня самая опасная женщина в мире.
— Зачем ты так соблазняешь меня? — спросила Ирма как бы с упреком.
— Так уж и соблазняю, — сказал Рудольф, будто передразнивая. — У меня от страха мурашки по телу бегут, а ты говоришь, что соблазняю.
— Знаешь, дорогой, извини меня, но я частенько не понимаю тебя, вот и сейчас тоже. Что за страх у тебя или чего ты боишься, просто не понимаю тебя, — сказала Ирма.
— Знаешь, милая, извини меня тоже, что я скажу тебе о том, о чем надо бы, пожалуй, молчать. Понимаешь: я боюсь супружества, вернее — боюсь супружества с тобою.
— А зачем же ты женишься? — спросила Ирма, будто все было просто и для нее и для Рудольфа.
— Я хочу — и все. И чтобы отнять у себя возможность сделать обратный ход, я и затеял такие большие приготовления, чтобы нельзя было уже не выполнить своего желания. Тебе, конечно, нужно было кое-что приобрести, но едва ли столь много и так скоро, как мы об этом позаботились. Ты молода и неопытна в этих делах, но не показалось ли тебе, что в эти дни мы немножко переборщили? Все эти покупки, кино, кафе, концерты, пирожные и кофе с ликером или без него? Хотя бы эта сумма денег, которую я тебе вначале дал?..
— Да, это мне казалось действительно странным, — сказала Ирма, и в груди у нее забилось сердце как бы в предчувствии чего-то непоправимого. — Я не могла ничего поделать. Покупала, покупала и никак не могла все истратить. Ломала голову, что же еще купить, но ничего не сумела придумать. Для кого другого этих денег, пожалуй, не хватило бы, а для меня их было ужасно много, у меня их никогда не было, и я не умела с ними обращаться. Сердце болело, что я, видно, выбрала слишком дешевые вещи и тебе они совсем не понравятся, ведь ты хотел, чтобы я купила самые дорогие, потому и дал мне такую сумму.
— Да, дорогая, это страх заставил меня сунуть тебе такую сумму, — сказал Рудольф. — Я и сам понял это только потом, когда был один и собрался с мыслями. Что-то подсознательное заговорило во мне: «Ага, ты не хочешь жениться на этой славной девушке, вернее — хочешь всей душой, а сам боишься своего желания, ну да ладно, я поставлю перед тобой такие препоны, попробуй-ка отступить!» Тут и посыпались на тебя деньги как из рога изобилия, будто я в самом деле очень богат. А вовсе и нет. Ты же сама видела, когда была у меня, что живу я весьма скромно. И так же надо жить и в будущем, если мы не хотим вылететь в трубу, как многие другие.
— Я все же не понимаю, что это такое, — сказала Ирма.