Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

На улице сели в автомобили. Но тут Ирма вдруг забыла о своем Поби и, расхохотавшись, села на колени Рудольфу, к которому жалась безымянная дама. Ирма прильнула к мужу и при всех целовала его долго и крепко. Ей казалось, что она уже немножко испорченная, раз может перед всеми так целовать мужа.

— Милый, сегодня мне так хорошо, — призналась она мужу от всего сердца, и весь автомобиль грохнул со смеху. — Ты самый хороший муж на всем свете, так бы и слопала тебя.

— Я передам тебя кому-нибудь еще, пусть он тебя лопает, — смеясь сказал Рудольф, поднял Ирму и опустил ее рядом с Поби, почти ему на колени; тот мягко взял Ирму за талию и так посмотрел на нее, будто хотел поцеловать.

— О, госпожа, вы теплая и мягонькая, — сказал немного погодя Поби, увидев, что другая дама нацелилась на Рудольфа.

— Теплые и мягонькие — цыплята и свежий хлеб тоже, — сказала Ирма.

— У свежего хлеба жесткая корка, на хлеб вы не похожи, — ответил Поби.

— А у цыплят есть перышки…

— У вас скорее перышки, чем жесткая корка, — заметил Поби, и они рассмеялись.

Автомобиль мчался по улице, пока не выехал за город; остановились они перед каким-то освещенным домом. Ирма взяла Поби под руку, и они вместе со всеми вошли в дом. На сей раз расположились в кабинете; Ирма подумала, что теперь-то ее мечта исполнилась. Но откуда-то появились еще какие-то люди: старик с длинной бородой, у которого были крупные редкие зубы, — они показывались, когда он смеялся, так что Ирма приметила его; пришли еще и дамы, одна с красивыми рыжими волосами, другая — брюнетка; с ними были двое моложавых мужчин средних лет. Потом заиграла музыка, и можно было танцевать. Все танцевали так, как Ирма никогда еще не видела. Станцевала и она один раз с Поби, потам танцевала с мужем, и еще со стариком, у которого были редкие зубы, потом… она уже не помнила с кем, голова ее была мутная, и ей было неважно, с кем кружиться в танце. Поби заботился о том, чтобы Ирме было что пить, ведь и другие пили и совсем не ели. Ирма, во всяком случае, не помнила, чтобы кто-то предлагал поесть или ел сам.

Потом наступил какой-то перерыв. Люди, казалось, куда-то уходили или исчезали. Даже Рудольф скрылся со своей дамой. Безымянный молодой человек сидел у стола и таращил свои серые глаза. Бородатый старик разговаривал с мадемуазель Синиметс, держа ее за талию. Поби тоже попытался обнять Ирму, но она оттолкнула его, отступив куда-то в угол, где с одной стороны была стена, а с другой какой-то большой шкаф. Поби оперся одной рукой о стену, другой — о шкаф и стоял так перед Ирмой, будто ангел-хранитель, говоря при этом:

— Теперь вы у меня в руках! Теперь я смогу попробовать, какая вы мягонькая и теплая.

Ирма вдруг наклонилась, чтобы вырваться из рук Поби, но колени ее подогнулись, и она упала на четвереньки. Поби, который пытался ее удержать, упал на Ирму — намеренно или у него тоже подогнулись колени, это так и осталось неясным, — он смеялся и обнимал Ирму. Она пыталась вырваться и наконец вскочила. Но Поби пристал к ней, как репей. Они снова стояли в том же углу, и Ирма, вскрикнув, позвала Рудольфа — один раз, второй и третий, еще несколько раз, — звонким голосом звала она мужа на помощь, будто ей угрожала смертельная опасность. Наконец-то Рудольф явился — в ту минуту, когда Поби обхватил Ирму и хотел ее поцеловать.

— Молодой человек, не насилуйте даму! — сказал Рудольф и дернул Поби за плечо. Но тот ответил ударом кулака. Рудольф тоже что-то сделал, и Поби упал у стола между стульев. Ирма почувствовала, как ее схватили за руки и потащили из комнаты. Последнее, что осталось в ее памяти, были злорадно смеющиеся глаза мадемуазель Синиметс по другую сторону стола, где был и старик с длинной бородой и крупными редкими зубами.

В следующее мгновенье они с Рудольфом очутились на дворе, где сели в автомобиль, держа в руке одежду и шляпы. Когда они проехали немного, Рудольф попросил шофера остановиться, чтобы можно было надеть пальто.

— Поби большой драчун, — когда он выпьет, совсем теряет разум, — сказал Рудольф Ирме.

— А они не едут следом за нами? — спросила Ирма; она уже пришла в себя — от страха и свежего воздуха.

— Нечего бояться, у парней нет денег, — успокоил Рудольф и рассмеялся от всего сердца.

— Над чем ты смеешься? — почти зло спросила Ирма, она чувствовала, что он смеется над нею.

— Смеюсь над тобой! Над тобою! — ответил Рудольф.

— Смеешься, что я позвала тебя на помощь? Считаешь, что я дала бы поцеловать себя этой свинье? Мне ничего не попалось под руку, иначе я влепила бы ему по морде, — сказала Ирма.

— И было бы то же самое, что тогда со мной, на кухне! — от всего сердца засмеялся Рудольф. — А еще обижаешься, когда я называю тебя невинной. Это в тебе, видимо, нарастает все то, чего ты раньше не выносила трезвая, а теперь не выносишь даже пьяная. Если все так и дальше пойдет, ты и перед смертью будешь чувствовать себя невинной девушкой.

Тут Ирма и сама рассмеялась. Она стыдливо пододвинулась к мужу и сказала: