Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— Ты, Ирма, все еще дурочка, как все деревенские. Рехнулась, что ли, госпожа эта — такую, как ты, в дом брать? Сама она начальную школу кончила, а служанка будет со средним, как тут с такою болячкой жить! Что на это скажет господин? Он вмиг подкатится к тебе, как наш мастер, начнет увиваться, как кот вокруг миски с горячим молоком.

— У тебя только одно — все мужчины коты, — попыталась возразить Ирма. Но двоюродная сестра не сдавалась:

— Так оно и есть на этом свете. Вот поживешь — увидишь сама. Помни, о чем говорю тебе, я тебе от чистого сердца добра желаю, потому как я тебе не завидую. Кто другой — просто помалкивал бы, из-за своей выгоды, чтобы не нажить себе соперницы, а я тебе говорю, ну, как подружка, что от тебя еще деревенским духом за версту пахнет, а это мужчинам больше всего и нравится. Деревенские девчонки — они ведь страх какие глупые, их запросто можно заарканить. Ты уж поверь, Ирма дорогая, только потому они и липнут, а все прочее — так, ерунда. Ведь когда парень попадет в руки городской, она-то знает, с чего начинать, знает, какие фортели мужики выкидывают. С пеленок знает! Вот со мною — пусть попробует какой-нибудь фраер! Ничего не выйдет! Он и конфеты дает не просто так, хотя их у меня самой хватает. А вот такая, как ты… Скажем, достанутся тебе конфеты даром, так ты сразу и раздашь их парням тоже ни за что ни про что. И запомни, что я тебе скажу: если ты раздашь конфеты просто так, мужики сразу подумают, что они и все прочее даром от тебя получат. Ей-богу, так и подумают! Деревенских мужиков я хорошо не знаю, а вот у городских так ведется. Тебе бы надо подруг завести, тогда сама увидишь, что я права. Хочешь, я познакомлю тебя с девчонками?

Но нет, Ирма не захотела, во всяком случае не сейчас, уж лучше она будет «торчать» дома одна, как говорит Лонни. Ирма торчала и пересчитывала деньги у себя в кошельке, пытаясь прикинуть, долго ли сможет жить у тети и искать место. Порой она так уставала и тупела, что по целым дням торчала в комнате. Безнадежность и разочарование точили ее. Однако тетя пришла ей на помощь, сказав:

— Ты не очень-то слушай болтовню Лонни, она девица городская, у нее свои разговоры. Лучше возьмись за какое-нибудь дело, не сиди сложа руки, это еще хуже, чем болтовня. Слушай меня, я, как и ты, деревенская и никогда не привыкну к городской колготе. Жить и здесь можно, даже малость полегче, чем в деревне. Только бы вот белье господское не было иной раз таким грязным. Да, дорогая племянница, белье у городских господ порою ужас до чего грязное, а иногда бывает и так, что чем важнее господа, тем грязней белье; ни у меня, ни у тебя такой грязи нет. Только диву даешься, что они с ним делают, как долго носят. Вот сейчас у нас опять эта кутерьма, не подсобишь ли раскатать, а то нам с Лонни придется вечером, при огне, возиться…

И Ирма взялась пособить тете раскатывать белье, потом стала его гладить, только бы избавиться от гнетущего чувства. Но вскоре выяснилось, что работа эта требует большего уменья, чем было у Ирмы. Тетя то и дело брала у нее утюг и разглаживала белье, приговаривая: «Вот та-ак, та-ак». В конце концов Ирме оставалось гладить самое простое — носовые платки, полотенца и наволочки, а тетя занялась нательным бельем; самой Ирме никак не удавалось это искусство или же она так долго возилась над каждой вещью, что приходилось заново разжигать утюг. Но тетя подбадривала:

— Ничего, это сперва сикось-накось идет, потом небось справишься. Главное — чему-нибудь научиться, чтобы хорошо и проворно делать, а там и платить будут… Я ведь тоже не сразу начала, никто с налету не сумеет. Бог дает жизнь и ремесло, а об умении сама должна позаботиться. На небесах гладить незачем, потому как у тамошних душ белья нет. Вот и в нынешние времена на этом свете тоже так. И у людей тоже нет настоящего белья, будто все бесплотными душами стали, скажем, женщины. Одно только трико — гладить его не надо, покомкаешь в тазу, потрешь малость, а высохнет, снова помнешь пальцами и — надевай. Вот как нынче живут! Нечего и удивляться, что никто больше не умеет сорочку или там брюки гладить и складывать. Сорочка и брюки скоро на нет сойдут, настоящие, конечно. Что тогда останется стирать да гладить? Скоро до того дойдет, что такие умелые прачки, как я, никому больше не нужны будут… По мне, так пусть все ходят голые, как в раю, мне от этого ни жарко ни холодно, моя жизнь прошла, а на том свете все равно стирать не понадобится. А что я в рай попаду, так это непременно. Я и своему покойному старику сказала, когда он лежал на смертном одре, ступай, мол, на небеса, за тобой следом и я приду. Потому что ежели человек здесь на земле так о других людях радеет, как я, то уж он наверняка должен в рай попасть. А то кому же туда дорога, хотела бы я знать! Неужто тем, кому я такое грязное белье стираю?..