Хозяин всего нашего

Ощупала лицо – все в порядке. Это был сон? Почти весь стол покрывала мелкая стеклянная пыль. Прозрачная пыльца лежала и на клавиатуре, и на моих ногах, на паркете, сложенном елочкой. Я дышала, дышала… Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох… Медленно и глубоко. Я встала, стряхнула с себя остатки стекла и встала возле стола. Солнце освещало зал. От него библиотека казалась еще белее. Я снова ощупала лицо. Нет ли царапин? В волосах за ухом остался крохотный кусочек стекла, вонзившийся в кожу. Я извлекла его и вытерла немного крови, проступившей на месте занозы. Вдох, выдох, вдох, выдох… Я буду ходить, обходить полки, буду двигаться по проходам мимо рядов книг – и так до звука сигнала. Сегодня я больше не сяду в кресло. Я обошла несколько кругов, трогая корешки белых книг. Захотела сесть на стул в читальном зале. Взялась за спинку одного из стульев в длинной череде и потянула. Стул не поддавался. Я потянула сильнее. Выдвинуть его не получилось. Я попыталась потянуть второй, третий. Это были ложные стулья: у них была только спинка и две задние ножки. Обманки были приделаны к доскам столов. Макеты, – поняла я. Потому они и выглядели новыми, неиспользованными – их и невозможно было использовать, они были просто статистами. Бутафория. Послышался звук, сопровождавший открывание двери. Я взяла свои вещи и вышла. На лестнице меня ждала девочка. В руках у нее снова была банка – на этот раз внутри находился хомяк.

– Привет, – сказала она.

– Привет! Кто у тебя теперь в банке?

– Грызун, я из школы взяла.

– А где твоя лягушка?

– Она сдохла, и я ее выбросила.

– Теперь и хомяка убьешь?

– Да. Я хотела посмотреть, сколько он выдержит.

– А раньше ты уже закрывала животных в банке?

– Конечно. Мышь, попугая, черепаху, белку… Вроде все.

Я пригнулась к ней. Хомяк не сдавался, истерически пытаясь добраться до воздуха или выскочить. Он вертелся, подпрыгивал, осматривался, шевелил мордочкой… Живое творение. Знание, что это его последние часы, порождало грусть. И все же эта грусть была смешана с облегчением, радостью, что я принадлежу к тем, на чьей стороне сила. Мы знаем, что наше бытие конечно, но еще сильнее потрясает то, что мы не знаем, когда настанет конец – может быть, он настигнет нас уже в следующее мгновение. Он всегда рядом. За этим не существует ничего, и тут прекращается наша сила. Мы можем мучить слабых, но это печальное утешение.

– Каково было бы тебе, если бы тебя закрыли в банке и смотрели, как ты умираешь?

Девочка посмотрела на меня и одним духом проговорила с десяток самых грубых ругательств. Невыразительно, словно читала таблицу умножения. Я поднялась и пошла к выходу.

– Эй, подойди сюда, посмотри, – позвала меня девочка, когда я была уже в низу лестницы.

Я обернулась. Она стояла и пальцем показывала на дверцу шкафа с предохранителями, очень тщательно скрытую – ее едва можно было различить. Дверца выглядела как часть стены, ошибка красильщика.

– Вот здесь, – воскликнула девочка умильным голосом. Ни следа от дикарки, с которой я недавно разговаривала.

Я поднялась и прошла два-три шага за ней.

Девочка опустила банку, в которой хомяк безуспешно боролся за жизнь, и достала из кармана карточку. Прислонила ее к невидимому сенсору, и дверь открылась.

В тот же миг мне стало дурно, закружилась голова. Небольшая комната была полна животных, гвоздями прибитых к деревянной доске. Богатая коллекция зловещего охотника. Я думала, что упаду. Быстро убежала, а смеющася девочка осталась на месте.

На выходе меня ждала нервная уборщица.

– Что это за ребенок ходит по Институту? – спросила я, приближаясь к двери, не скрывая волнения.

– А, та девочка с банками… Не знаю, она тут слоняется время от времени.

– Она серьезно больна, – от страха и шока я рубила сплеча.

– Много ты знаешь…

За мной хлопнула дверь.