Прошло много времени, но сердце недавней жертвы никак не могло успокоиться. Он бежал с кем-то в кромешной тьме и не мог понять, кто находиться рядом с ним: друг или враг. То, что его не убили, еще ничего не значит, так как если это враг, то подобное может произойти в любое мгновение.
Монах остановился и прислонился спиной к холодному камню. Дрожь в ногах никак не хотела покидать тело, но он решил не обращать на это внимание. Неизвестный также остановился, но продолжал сохранять молчание.
— Кто ты, черт побери? Назови себя, иначе я и шага не сделаю с этого места!
Испуганный голос говорил, что хозяин близок к безумию и вот-вот постигнет его сущность.
Ответа не последовало. Тишина обступила монаха со всех сторон. Он протянул вперед руку, но она лишь разрезала воздух, не наткнувшись ни на что, что могло бы сойти за человека. Отдернув ее к себе, монах судорожно сглотнул и вжался в стену.
Справа от него что-то зашуршало, и мягкий желтоватый свет озарил все пространство длинного тоннеля.
— Как ты попал к этим еретикам?
— Отец, простите меня…
Монах упал на колени и сложил в молитве руки.
— Я… я не сумел их остановить! Я…
— Как ты попал к этим еретикам? — с нажимом повторил священник.
— Несколько месяцев назад эти выродки…
— Сын мой! — перебил его спаситель. — Твое отношение к этому миру оставляет желать лучшего. Не продавай заранее свою душу Дьяволу.
— Простите, отец, я не хотел произносить подобное! Как я уже говорил, несколько месяцев назад, эти… люди, подгоняемые Сатаной, вторглись в пределы нашего монастыря и спустя пару дней захватили его. В тот день пролились реки крови, и многие люди достались Смерти. Кровь лилась повсюду, даже с крыши нашей обители. Тела моих братьев лежали везде, куда падал взгляд. Отреченные понесли большие потери, но, похоже, сам ад помогал им. Хотя мы были хорошо защищены, они прорвали наши укрепления и, вторгнувшись в монастырь, предали все огню и смерти. Это произошло на юго-западе Эрдона на границе с Арией и Вековечным Лесом. Мая Кун. Так называлось то когда-то прекрасное место.
Монах замолчал. Чувствовалось, что он сейчас заплачет, но пока что держался.
— Оставшихся в живых они не придали смерти, а заперли в клетки и повезли вместе с собой. У границ с Вековечным Лесом люди разделились. По всей вероятности в штурме монастыря участвовала не одна секта. Разделили они и нас. Я остался с пятью собратьями. Три другие взяли по столько же монахов. Мы догадывались, зачем им все это, но не могли ничего сделать. Каждый месяц они убивали по двое, принося нас в жертву своему, как они говорили
Монах скрестил на груди руки и покорно опустил голову.
— Этого только мне не хватало, — послышался сердитый голос священника, но спасенный на этом не остановился.
— Я могу все делать, выполнять любую работу…
— Замолчи, сын сой! Ты не знаешь что говоришь. Я не могу взять тебя в ученики, так как являюсь священником, а не монахом, тем более давшим обет в Храме и, что самое главное, ты уже находился под чьим-то покровительством, раз жил в монастыре или сам был учителем.
— Вовсе нет! Я такой же ученик, каким были и мои братья, погибшие при обороне обители. Нам должны были дать учителей в тот день, когда грянула беда. Можно сказать, что я и не монах вовсе, а такой же человек, как и другие на земле.
— Все мы простые люди!
— Да-да, я знаю. В таком случае, можно хотя бы быть вашим спутником?
Священник вздохнул и, посветив факелом, посмотрел в далеко уходящий тоннель. Он никак не мог решиться и что-либо ответить этому человеку. Наконец, после недолгих минут размышлений, показавшимися для монаха вечностью, он повернулся в его сторону.
— Что ж, сын мой, ты можешь остаться и быть моим спутником, ибо сказано в писании:
Священник направился вперед продолжая путь, как его окликнули:
— Отец! Отец! Позвольте узнать ваше имя, чтобы должным образом обращаться к вам.
— Меня зовут отец… Михей! — выдумала Мариша, еще больше напустив на себя мужские очертания.
— А меня Дарий. Рад следовать за вами, отец Михей.
Девушка глубоко вздохнула, и на секунду прикрыв глаза, пошла вперед, в надежде выйти из этого мрачного места, навевающего страхом и непонятной болью, будто здесь произошло что-то страшное и поистине жестокое.