Хранитель детских и собачьих душ

Уладив все формальности в больнице с помощью документов убитой медсестры, она отправилась к своему работодателю. Людвиг Бирс жил почти в самом центре города. Квартира его выходила окнами во двор, где весь день бродили кошки, дети и женщины с выстиранным бельем и пакетами. Шум машин с улицы не был слышен, да и солнце заглядывало в окна как-то искоса, освещая комнаты по частям, отчего, например, на потолке и правой стене танцевали солнечные блики, а левая сторона была темной. М-р Бирс, большой выдумщик, придумал забавную штуку: он прикрепил десятки небольших зеркал на стены и потолок, захватывая в плен солнечные пятна, и заставлял их плясать по всем комнатам.

Не думайте, что Руфь боялась солнца. О, нет! Она была очень молода для вампира – со дня ее смерти прошло не более трехсот лет. А ведь только патриархи, то есть старшие вампиры, не выносят солнца. Тем не менее она чувствовала усталость, долго пребывая в солнечных лучах, поэтому бывала на свету нечасто. Зеркал Руфь тоже не боялась – любое материальное тело отражается в зеркале, а Руфь была вполне материальной особой и в сказки не верила.

Квартира Бирса сразу показалась ей ужасно милой. Зеркала и картины на стенах, запах трав, наполнявший кухню, цветы в вазах, смешные пластиковые куклы на каминной полке – таким уютом веяло от этих стен! Руфь тут же решила, что останется здесь надолго.

С обязанностями сиделки Руфь справлялась неплохо, хотя поначалу ей пришлось трудновато. Находиться весь день рядом с человеком, предполагаемой пищей, и при этом удерживаться от соблазна! В ее обязанности входили мелкая уборка по дому, походы по магазинам и в прачечную, чтение книг вслух. Кроме нее в доме еще была приходящая кухарка, но через пару недель Руфь так очаровала Бирса, что заменила ее собой. Людвиг был неприхотлив в еде, а она выросла в деревне и умела готовить быстро и сытно.

Бирс следил за собой, переодевался и купался самостоятельно, хотя она видела, как ему трудно поддерживать себя в форме. Это был мужественный человек, но при этом застенчивый и деликатный. Несмотря на ограниченность движений, он был очень чистоплотен – в доме царила идеальная чистота, поэтому Руфь лишь изредка протирала от пыли столы и следила за чистотой пола. А когда вся работа по дому была выполнена, Руфь садилась рядом со своим хозяином, брала в руки иглу и вышивала, часами вышивала узоры по чистому полотну. Бирс рассказывал ей замечательные истории о дальних странах, о диковинных обрядах чужеземцев, о пальмовых рощах и коралловых островах, о бурях и штормах, о верности и предательстве, о солнечных бликах на воде и скрипе мачт, о запахе моря и неописуемой, ни с чем ни сравнимой радости, когда в голубой дали вдруг покажется земля. Руфь готова была слушать его бесконечно. Как жаль, что она так мало видела в жизни! Только лишь голод, ненависть и смерть. Сам того не подозревая, отставной моряк Людвиг Бирс открыл ей дверь в незнакомый и удивительный мир, наполненный яркими красками и свежим ветром, мир, в котором она хотела бы жить.

Но однажды вечером случилось то, что должно было случиться рано или поздно. Когда Руфь вносила поднос с чаем, у Людвига случился приступ. Глаза его закатились, дыхание стало учащенным, руки безвольно повисли вдоль колес инвалидной коляски. Руфь заволновалась. Она не знала, что ей делать – у нее не было никакого медицинского образования. В сильном волнении она схватила его за руку. Людвиг был без сознания – зрачки беспокойно метались за шторами век, губы пересохли. «Неужели это конец?» – подумала она.

И сделала первое, что пришло в голову, – полоснула острым как бритва ногтем по запястью его руки. Брызнула кровь. Когда под креслом натекла небольшая лужица, больной стал дышать реже, потом дыхание его стало глубоким и спокойным, как во сне.

Руфь перевязала запястье бинтом из аптечки и молча смотрела на Людвига. Он дремал.

Кровопускание помогло – приступ боли прошел, оставив лишь усталость и упадок сил.

Запах крови щекотал ей ноздри, Руфь осторожно встала на колени и приникла губами к окровавленному паркету. Пока она жила в этом доме, она питалась только кровью кошек и собак, которых ловила по ночам. Теперь ей представилась возможность узнать вкус крови человека, под защитой которого она жила и которому была обязана крышей над головой и спокойными часами.

Его кровь была теплой и сладкой, словно кровь ребенка. Руфь стояла на коленях, с красным ртом и давилась от слез. Да, она рыдала! Чувство горькой утраты, невыразимой потери переполняло ее, словно она прощалась с детством, зная, что безмятежное вчера никогда больше не повторится.