С Корниловым все обошлось проще. Когда Аюпова начала кричать и махать перед его лицом трудовой книжкой, он вдруг встал с места, подошел к столу, вырвал у нее книжку из рук и вышел, хлопнув дверью.
Все это рассказал мне Корнилов, сидя против панорамы "Чудо XX века" и постукивая пальцами по столу.
- Вот так все и вышло, - окончил он. - Вот поэтому я и у вас.
- Ну что ж, - ответил я, - вышло неплохо. Посмотрим, что дальше будет. Утро вечера мудренее.
Но до утра мы не дождались: вечером в музей позвонили из редакции и попросили меня немедленно прийти в кабинет редактора. Я вошел и только что отворил дверь, как сразу увидел Аюпову. Она сидела в кресле нога на ногу и курила. На ней был ее постоянный черный костюм, та же юбка, похожая на брюки. На всю жизнь я запомнил ее узкое, прокуренное, желтое лицо, тонкие губы и жест - резкий, порывистый, отточенный, с которым она, далеко отставив острый локоть, выхватывала папиросу и, бросив что-то, снова закусывала ее. На протяжении разговора папироса эта все время гасла, и Аюпова, обдирая коробку, шумно чиркала спичками, ломала их и кидала прямо на стол.
Когда я вошел, она взглянула на меня и сразу же отвернулась.
- Ну, - сказал редактор обрадованно, - проходите, садитесь. Вы знакомы?
- Да, - ответил я, проходя и садясь. - Мы знакомы.
- Приходилось встречаться, - ответила Аюпова.
- Отлично, - сказал редактор, не замечая ее тона. - Тут вот какое дело...
Был он невысокого роста, плотный, смуглый, с круглым лицом и короткими мягкими висячими усами. И поэтому выглядел добрым и хитрым.
- Тут товарищ Аюпова недовольна нашей статьей, - продолжал он, смотря мне в лицо умными, смеющимися глазами, - напутали мы там много, заострили внимание не на том, на чем нужно. О редкостях расписали много, а работа коллектива библиотеки осталась в стороне.
- Ну как же в стороне, - пожал я плечами, - наоборот, мы написали, что книжный фонд огромный, а помещение маленькое, штата не хватает, и это тормозит работу.
- Поэтому вы и выдумали мне в помощь какую-то Попятну? - спросила Аюпова.
- А вот с Попятной, правильно, получился скандал, - сказал я редактору. - Нечего сказать, показали качество работы редакции, выдумали какого-то подпоручика Киже - товарищ Попятну. Кто за это будет отвечать?
- А автор, - любезно сказала Аюпова.
- Нет, нет, - быстро поднял руку редактор, - я уже вам говорил, товарищ Аюпова, что автор тут совершенно ни при чем, у него все правильно, это в типографии напутали. Мы этот случай будем еще обсуждать на летучке. Кто прошляпил - тот и ответит. Рублем ударим...
Аюпова взглянула на меня и провела дрожащей рукой по спинке кресла. И тут вдруг непонятное бешенство овладело мной. У меня его не было раньше это она передала мне свои чувства. Я физически чувствовал, как она кипит, как все в ней прыгает и дрожит, как на раскаленной сковородке. И мне хотелось поддать жару еще, довести ее до полной истерики, до крика. Я мгновенно возненавидел ее всеми клеточками тела и стал сдержанным и точным.
- И вообще, товарищ редактор, - сказал я таким обычным тоном, как будто ровно ничего не случилось и никакой Аюповой вообще не было в кабинете, надо на будущее ввести такое железное правило - автор обязательно должен читать корректуру.
- Да, есть такое правило у нас, есть, - страдальчески поморщился редактор. - Когда можем, посылаем, конечно. Но беда в том, что мы ежедневная газета и потому исключений у нас в работе всегда будет больше, чем правил. Ну, вот, например, внезапно летит из номера какой-то материал, ночной редактор лезет в загон, хватает, скажем, вот вашу статью, считает строчки, урезает сколько надо и сует ее в полосу. Ну, какая же тут к бесу авторская корректура? Да и где он, автор-то? Из постели я его, что ли, тащить буду?
- Вот так и появляются всякие Попятны, - сказал я нравоучительно и услышал за собой тонкий певучий звон - это Аюпова рванулась на кресле.
- Не в Попятной дело в конце концов, - крикнула она и, выхватив папироску, с размаху бросила ее так, что она прилипла к стеклу. - Дело в том, что нечего было разводить сенсацию, - (она так и сказала - "разводить сенсацию"), - что это вам, Америка? Придумали, чем удивить советского человека - пятнадцатый, шестнадцатый века, Галилей, инквизиция. Нет, не этим советский человек интересуется. А то, что работу библиотеки определяют не тем, сколько она собрала изданий пятнадцатого или шестнадцатого века, а как обслуживает своих читателей. Это вы забыли? Как об-слу-жи-ва-ет! А вы за сенсацией погнались, за с-е-н-с-а-ц-и-е-й! Эх!