Хранитель древностей

Она произносила "сенсация" так, что было ясно: все то плохое и темное, что есть в капитализме, - это и есть вот эта самая сенсация. Кит, на котором стоит эксплуататорский строй. Она выкрикнула все это и вдруг вздохнула и облизала губы. А я глядел на нее с прозорливой ненавистью и понимал все, что в ней происходит. Она накричалась, настучалась, наругалась, изошла слюной у себя в библиотеке, и для последнего решительного боя силенок у нее уже маловато. А тут вдруг неожиданно выясняется, что и приходила-то она зря: тот, в ком она видела все зло, и вообще ни при чем - виновата редакция. А что с редакции взять? Ничего. Поправки-то не печатаются. Это и она отлично понимала.

- И работа с читателем у вас тоже не на высоте, - сказал я меж тем дружески и подошел к ней вплотную, - помещение маленькое, неудобное, между некоторыми полками не пройдешь даже, и что у вас там лежит - одному Аллаху известно. Ну а насчет быстроты обслуживания вот смотрите сами, - и я достал из кармана записную книжку, - в двенадцать часов дня читатель заказал книжку. Через десять минут заказ дошел до книгохранилища и тут...

Аюпова зло поглядела и резко отодвинулась.

- Не трудитесь, - сказала она и так махнула рукой, что мой блокнот полетел на пол. - Меня корниловские данные совершенно не интересуют.

- Да это же не корниловские данные, - сказал я, - я выписал это из вашего доклада.

- Как, я вам давала свой доклад? - мгновенно вскинула голову Аюпова, и мне показалось, что она даже побледнела. - Вы от меня хоть слово слышали? Я с вами разговаривала? Да вам их дал все этот человек, который... - Она рывком повернулась к редактору. - Обо всех этих вопросах я хотела поговорить с вами особо, - сказала она сухо.

Наступило молчание. Я смотрел на Аюпову. Аюпова смотрела на меня.

- Ну что ж, - сказал редактор и поднялся из-за стола, - давайте поговорим. Товарищ подождет в другой комнате. Только вы не уходите, скороговоркой бросил он мне. - Вы мне будете нужны. Я вас позову.

Позвал он меня через десять минут. Когда я вошел, Аюпова по-прежнему сидела и курила.

- Слушайте, - сказал редактор хмуро. - Вы имели сведения, что Корнилов отбывал ссылку?

- Имел, - ответил я.

- Как? За что? Когда? - спросил редактор хмуро и быстро.

Аюпова взглянула на меня, и на ее лице выразилось такое злое, победное торжество, что мне даже стало смешно. "Да ты еще и круглая дура", - подумал я и ответил:

- Все, что я знаю, он рассказал только вчера. Была у него какая-то дурацкая студенческая история, что-то они там натворили спьяну...

- А именно, именно?! - подстегнул меня редактор. - Что именно там они натворили? Вы этим не интересовались? Он что, партийный?

- Не знаю.

- Зря! - хлестко сказал редактор и слегка ударил маленьким кулачком по столу. - Ну и даже примерно не знаете, в чем там дело?

- Да нет, примерно-то знаю. Обыкновенный студенческий скандал, он и попал как-то боком. Просто пристал к пьяной компании.

- Да это все равно, все равно! - торжествующе запела и замахала на меня Аюпова. - Раз его сослали...

- Да не говорю я с вами! - крикнул я на всю редакцию и так толкнул пустой стул, что он упал. - И вообще это не ваше дело, а...

Но я плохо знал Аюпову. Она вдруг грозно поднялась, сделалась выше на целую голову, стала высокой, стройной, подтянутой и с размаху швырнула в меня папиросой.

- А чье же это дело? - крикнула она. - Ваше, что ли? Да дай только волю таким, как вы... - Она махнула рукой. - А вот вождь нас учит, что советская печать - острейшее орудие и ее нужно делать чистыми руками, это вы знаете?!

- Так это не ваши ли руки чистые! - крикнул я. - Котенка я не дал бы в эти чистые руки, а не только людей.

- Гнать вас из музея поганой палкой нужно, - загремела Аюпова и сразу стала из желтой иссиня-красной, - в шею гнать, пока вы не навредили еще больше. Какие вы там беседы ведете с нашей молодежью о знатном просоводе, что вы думаете - это секрет?

- Что? О просоводе?

Сознаюсь, я просто ошалел. Словно обухом она меня ударила.

- А, не помните, уже не помните? - усмехнулась Аюпова и вдруг наклонилась и яростно, дробно забарабанила кулаком по спинке кресла. Врете! Все вспомните! Все, как есть, вспомните! И как вы экскурсии проводили, и как персонал обучали клеветать на наших лучших людей, и как портреты вождей на бумагу продавали, все вспомните, все...

Дверь приотворилась, и в ней показалось испуганное лицо тети Насти редакционной уборщицы.

- А не захотите вспомнить сами, так заставят другие! - торжествующе кричала Аюпова.

- Ну, хватит, - вдруг резко и тихо сказал редактор и встал с места. Что это, редакция или зверинец? Какие портреты вождей вы там продавали на бумагу?

- Да газеты, старые газеты, - сказал я, мучаясь от дурноты. - Месяца два тому назад мы продали в ларек несколько пудов старых газет.

- А со знатным просоводом что?

- А спросите ее.

Я махнул рукой и отвернулся, мне уж было на все наплевать - на Аюпову, на редактора, на самого себя. Так мне вдруг стало скучно и противно.

- Да-а, - протянул редактор. - Да-а!

Аюпова победно взглянула на меня, поднялась с места и взяла портфель.