– А ты Ганрайский Демон, да?
Глоддрик ненавидел это прозвище, как и ненавидел того себя, каким его видели люди – жестоким, потерявшим рассудок от звона мечей и вида крови больным на голову ублюдком, но нашел в себе силы криво улыбнуться, пусть и вышло это довольно пугающе, присел на одно колено и ответил:
– Он самый.
Восторженно захлопав ресницами, Эрика шепотом спросила:
– А это правда, что ты так силен, что один можешь сражаться с целой армией?
Усмехнувшись, Глоддрик покачал головой:
– Если бы это было так, не было бы нужды собирать ополчение и созывать военный альянс. Но мы вас защитим, даю слово Карателя.
Доверительно кивнув, Эрика вдруг с грустью опустила голову и тихо сказала:
– Наверное, хорошо, когда есть, о ком заботиться. Солдаты заботятся о нас. Среди нас взрослые смотрят за детьми. А за кем последить мне?
– Хотя бы за этим куском тряпья, – махнул рукой Глоддрик в сторону связанной из разноцветных кусков ткани куклы, – а лучше присмотри за собой. Ведь вы, дети и молодые – будущее Союза. Будущее мира. Когда-нибудь ты вырастешь, выйдешь замуж и родишь детей. Тебе и твоим ровесникам предстоит строить новый мир, мир будущего, за который мы сражаемся. Кэлрен рассказывала, как вы здесь друг другу помогаете. Не теряйте этого согласия – и будущее, в котором вам предстоит жить, станет поистине светлым.
Эрика слушала его, робко прижимая куклу к груди. Она не хотела думать об этом, но война уже заставила ее и остальных детей повзрослеть раньше срока, выбила из них наивную невинность. Она понимала, о чем говорил Глоддрик.
– Мне хотелось бы верить, что после того, как мы победим – а мы победим, люди не утратят братскую сплоченность. Хотелось бы верить… Вряд ли я сам смогу в этом убедиться. Ну все, беги к своим, вам скоро выдвигаться, – Глоддрик аккуратно потрепал девочку по плечу и поднялся.
Кэлрен закончила сортировать стопки одежды на одном из тележных обозов у дверей, подошла к Глоддрику и спросила:
– Так что, командор Харлауд, вы пришли дать распоряжение?
– Убедиться, что все в порядке, – сухо ответил Глоддрик, пряча огромную боль от лицезрения лишений, с которыми столкнулись слабые телом, но сильные духом люди Союза, – скажи им, чтобы выдвигались сейчас. Закругляйтесь со сборами.
Без слов Кэлрен поняла, что это значит – скоро горхолды пойдут на штурм. Благо, ей хватило ума не спрашивать об этом напрямую, чтобы не сеять панику среди обделенных надеждой соотечественников.
– Не скажете что-нибудь людям на прощание? – с надеждой спросила Кэлрен, уставшая без конца утешать других и ждущая, что кто-нибудь вселит веру и надежду в нее.
Вот только Глоддрик не был в этом силен.
– О чем говорить? – сипло вздохнув, Глоддрик запустил руки в карманы, – вы и так все знаете. Я на стену, Кэлрен. Помни – я на тебя рассчитываю.
Не дав девушке и слово вымолвить, он рывком двинулся к выходу и тихо, но быстро затворил за собой дверь.
***
Солнце уже клонилось к закату, хотя еще не успело коснуться пика высочайшей скалы среди Драконовых Гор. На равнине скопища красноголовых и иже с ними казались муравьями на фоне скал в отдалении и стеной Вархула вблизи, которую они были готовы покорять.
Спереди стояли пехотинцы с веревочными крюками и одноручными мечами в руках со щитами, перекинутыми за спину, позади них – арбалетчики, с флангов наездники на ящерах, тыл же прикрывала пехота, состоявшая по большей части из горхолдов. На передовой стояли равшары, на плечах и груди которых виднелось клеймо Азрога, берсерки-северяне, спереди которых стоял чернобородый прислужник зла, на щите которого красовалось кое-как намалеванное лицо Заргула, а скорее – его контур. Вперед Кровавого Легиона вышел высокорослый горхолд, бронированный в латные доспехи и закинувший двуручный меч за плечо.
– Готовимся к атаке, – отдал он приказ, который тут же стал передаваться от отряда к отряду, – мы не можем больше ждать.
– Наконец-то, – прошипел Скорпион, перехватив обеими руками шипованную цепь, – уже представляю, как это отребье будет корчиться в предсмертных муках и биться в конвульсиях.
Не обращая внимания на кровожадного выродка, один из равшаров, дородный и мускулистый, осмелился возразить генералу:
– Но Стакуга дал слово, что мы гарантируем перемирие в случае проигрыша. Если мы обманем людей, то это будет оскорблением памяти нашего воина.
– Мы следуем воле Заргула, а не зарвавшегося равшара, возомнившего, что может решать, когда великая армия Азрога решит дать сигнал атаки. Своим проигрышем он лишь подтвердил то, что недостоин идти с нами в строю в тот момент, когда мы будем выбивать этот сброд из их жалких укрытий.
– Слово равшара не может быть нарушено, – повысил голос воин племени Берсерков, бугры его мышц налились, а сам он сжал кулаки, – плюя на боевую честь и славу Стакуги, ты оскорбляешь равшарский род. Да я за такое…