Хранитель Силы

Встреча его на вокзале в Москве означала вовсе не уважение к ветерану, а неожиданную заинтересованность его фигурой, ибо по специальной инструкции органы госбезопасности никаким образом не имели права привлекать внимание к нему, если это не обусловлено особыми обстоятельствами или легендой прикрытия, как, впрочем, вести скрытую слежку, не связанную с его личной безопасностью.

И эта инструкция не подлежала изменению или реформированию, как общественное устройство, экономика, политика, поскольку была написана не чекистами, а много раньше, еще царскими жандармскими чиновниками, и, возможно, корнями своими уходила в старину, более глубокую, к тем временам, когда возникло понятие государственности, в каком виде бы ее ни представляли.

Всякая новая власть рано или поздно становилась перед необходимостью ее соблюдения, иначе бы не существовали ни империи, ни княжества, ни государства с самым прогрессивным и самым демократиче–ским строем. Инструкция эта чем-то напоминала знаменитый ядерный чемоданчик, передаваемый из рук в руки, независимо от того, что бы ни приключилось в мире и каким бы образом ни поменялся правитель.

Мавр допускал, что в нынешней России новоиспеченная власть еще не разобралась в государственном устройстве, не открыла всех тайн рухнувшей империи, но что-то о них слышала, узнала имена их хранителей, и теперь, как всякий ребенок, стремится познать мир и его содержание, грубым способом ломая игрушки. Она, младенческая, самолюбивая, претенциозная власть, в принципе могла делать это, и ей потом все бы простилось, но Мавр не имел права потакать варварской психологии детей, в чьих руках оказалась судьба государства.

Он сразу же решил уклониться от услуг встречающих, но, в любом случае, остановиться недели на две в Москве, чтобы изучить обстановку и похлопотать за Томилу.

И все бы ничего, но простившись с дочерью, тесть в поезд сел, вероятно, опасаясь, что одного, без зятя-генерала, его арестуют тут же, на станции Мудьюга, но едва тронулись, как сразу же заартачился, хотя менты свозили его на лесозавод и помогли собрать вещи, в основном драгоценные инструменты.

– Я с тобой не поеду, – уныло сказал он. – Без моря проживу, а вот без дочери… Кто ее поддержит? Хоть передачку отнесу.

– Ты нужен мне в Москве, – заявил Мавр. – Твой художественный талант нужен. Он ведь до сих пор остался невостребованным, верно? И никакой тебе самореализации.

– Это как так – невостребованный?

– Кроме денег, ты же ничего не сотворил?

– Что ты мне предложишь? Художественную мастерскую?

– И мастерскую тоже. Я тебе интересную работу дам.

– Все равно не поеду. Куда я от дочери?

– Из Москвы ей лучше помочь. Мы с тобой всех начальников на ноги поднимем. Хоть вполовину, но срок скостим. Ты где ногу потерял? На войне?

– Если бы… В карты проиграл.

– А что, такое бывает?

– Когда надо отыграться – всякое бывает.

– Ножом отпиливал?

– Зачем? – Тесть довольно усмехнулся. – Под лесовозный вагон на узкоколейке засунул – как в операционной.

– Напишем в жалобе, инвалид-фронтовик. Сейчас такой бардак, проверять не будут.

Чудесное освобождение из милиции и честь, оказанная властями, убедили Василия Егоровича во всесильности генерала, и он согласился.

– Хоть бы вполовину скостили, и то дело. Знаешь, что такое два с половиной года лишних сидеть?

Отпускать его от себя сейчас Мавр не имел права еще и потому, что Притыкин был тем самым фальшивомонетчиком Самохиным, которого он выследил и арестовал в сороковом году и который был приговорен особым заседанием на двадцать пять лет лагерей. Видимо, в сорок пятом, когда Пронский «погиб» и воскрес другим человеком, в аппарате посчитали, что Василий Егорович не представляет теперь никакой опасности, получив такой большой срок, и контакт с ним, кто бы ни захотел, невозможен, к тому же особые приметы были тщательно закамуфлированы.

Подобных «крестников» у Мавра насчитывался не один десяток, но, возможно, Притыкин оказался единственным оставшимся в живых.

Он вроде бы успокоился относительно местожительства, да только под утро разбудил, когда подъезжали к Вологде, и стал приставать по другому, самому щепетильному поводу.

– Ты мне скажи, зятек, а как это тебе удалось нас отмазать? Ну, ладно, сам выскочил, но почему меня отпустили? Я же до сих пор на учете числюсь. Как паленые доллары покажутся где, так у меня обыск, пару ночей в каталажке. Говорю им, все эти колумбийские и чеченские подделки – туфта, рассчитанная на слепых и дураков. Я делал настоящие деньги!.. Не верят. Или суют доски, инструмент, мол, покажи, какие!.. Дурака нашли.

– Наслышан! У тебя, говорят, и фамилия была другая.

– Кто говорит? – насторожился.

– Да этот подполковник из ФСБ.

– Была другая фамилия. Сменил, думал, трогать меньше будут. Куда там!.. Так за что выпустили меня?

– За что – садят. А выпускают за особые заслуги.

– И за какие, интересно?

– Навели справки, я же все-таки генерал и Герой Советского Союза, – равнодушно отозвался Мавр. – А тебя вытащил как тестя.