Хранитель Силы

– У нашего языка сегодня последняя ночь. Уже сегодня вечером он загрузит самолет и улетит из Германии, причем в неизвестном направлении.

– Ничего себе информация… Потому и людей не жалели?

– Дорого яичко ко Христову дню…

– Кто хоть он такой?.. Или совсем нельзя?

– Нет, теперь можно. – Пронский послушал канонаду зенитных орудий и гул разрывов. – Ты же один остался, некому рассказывать, а «смершевец» сейчас далеко… Ждем мы с тобой, старшина, особо доверенную личность Третьего рейха, генерала фон Вальдберга.

– Если фон, значит, аристократ?

– Из старых, роду лет пятьсот, барон…

– Интересно, – шепотом обронил Сыромятнов. – Наконец-то научились улавливать нюансы. Князь барона берет, верующий верующего… И куда потом с ним? Через линию фронта?

– Зачем?.. Здесь поговорим, может, поладим, напросимся к нему в попутчики.

Старшина помолчал и пересел чуть подальше.

– Никому не расскажу?.. Да, пожалуй…

– Ты о чем?

– Если доверяете такое, значит, мне тоже не светит?.. Соболь правду сказал, мы все смертники… Кроме вас.

– Под Богом ходим, старшина. Только каждый под своим.

По улице прошли двое полицейских в касках и с винтовками. На минуту остановились и о чем-то заговорили, глядя то на костел, то в небо, откуда падали искристые отблески разрывов. Пронский нащупал рукоятку ножа под плащом, и те словно почувствовали опасность, двинулись своей дорогой. Потом с тяжелым ревом пронеслись в темноте две пожарных машины и грузовик с солдатами.

– Нет, я ничего, – прошептал Сыромятнов, когда все стихло. – В Страстную неделю убивать нельзя, нельзя приносить кровавые жертвы. А умирать можно. Если мученической смертью, за веру, то вообще за Христом пойдешь…

– Ладно, христосик, сиди и молись, чтоб генерал пришел.

– Нельзя здесь молиться… Не могу… Уж не черная ли месса тут была… Душа трепещет… Будто кровавые жертвы приносили…

Старшина затих и лишь изредка со всхлипом переводил дух, будто перед этим долго плакал. И должно быть, даже в этом месте Господь услышал его: на улице тихо заурчала легковая машина и скоро остановилась на противоположной стороне.

– Пропускаем в костел, – шепнул Пронский. – Встань за дверь.

Шофер давно уже вышел из машины и открыл заднюю дверцу, но оттуда никто не появлялся. Наконец вылезли ноги в сапогах, и затем из тесного пространства выдавился толстый человек в шляпе и распахнутом пальто, из-под которого поблескивали детали генеральского мундира. С собой он вытащил угловатый чемоданчик, который не выпускал из руки.

Когда выбрался второй, никто не заметил – все за–слоняла спина, однако рядом с толстым очутился тонкий, в шинели и каске – этакий типичный гитлерюгенд. Они подошли к стальному заборчику перед костелом и оказались в пяти метрах от разведчиков.

– Я говорил тебе, – громко сказал маленький солдат ломким подростковым голосом, – костел разбит американской авиацией.

– Не имеет значения, Томас, – отозвался генерал. – Даже в разрушенном и покинутом храме идет служба.

– И священника там, наверное, нет…

– В этом костеле мы с тобой можем молиться без него. Ты умеешь искренне молиться?

– За нас молится фюрер.

Генерал склонился и снял каску с головы мальчика, повесил ее на прутья решетки.

– Господь нас всех лишил разума.

– О чем они говорят? – в ухо зашептал старшина. – Ни слова не пойму… Он или нет? Вообще-то похож, но что за мальчик с ним?

Пронский сделал знак – молчать. В это время шофер развернул машину поперек дороги и въехал в проезд между костелом и соседним домом: если прятали автомобиль, значит, приехали тайно и не хотели попадать кому-либо на глаза. Генерал начал подниматься по ступеням и прежде, чем наступить, сдвигал сапогом битую черепицу. Мальчик ступал за ним след в след.

– Нужно оставить оружие у входа, – поднявшись к двери, сказал генерал и достал из-под пальто пистолет. – У тебя есть оружие, Томас?

– Зачем оставить? Идет война, а мы солдаты. Что, если в костеле противник?

– Такого не может быть, сын, мы находимся в Берлине. Бог не допустит русских в сердце Германии. Так что положи все, вплоть до ножа, вот здесь, на ступенях.

– Не понимаю, мой генерал! Зачем вы бросили пистолет?

– В храм следует приносить только душу и сердце – то, что принадлежит Господу.

– Сердце солдата принадлежит фюреру, мой генерал!

– Послушай меня, Томас. – Генерал повернулся спиной ко входу. – То, что ты сказал, нужно забыть. Я весьма огорчен, неужели мой сын так глуп, что повторяет чужие слова? Повторяет, не вдумываясь в смысл. Тебе уже тринадцать лет!

– Это вражеская пропаганда, мой генерал!

– Почему ты называешь меня по званию, Томас? Я твой отец!

– Да, вы отец, но вы генерал фюрера, а я его рядовой солдат.

– Хорошо, хорошо, – сдался тот. – Называй, как хочешь, но оружие не вноси в костел. Покажи свои карманы. Я знаю, мальчики очень любят оружие и набивают карманы пистолетами и гранатами.

– Мой пулемет остался в крепости. Он очень тяжелый, станковый… А почему вы оставили нож? Он у вас на поясе…

– Он мне понадобится во время молитвы…

– А чего они базарят? – Сыромятнов горячо задышал в ухо Пронскому.

– Ты что, вообще не знаешь немецкого? – зло спросил Пронский.