Хранитель Силы

– Ну, так, хенде хох, шнель, шиссен… А когда было учить?.. Товарищ полковник, кто они такие?

– Вроде бы отец и сын… Молчать.

Генерал погладил мальчика по голове.

– Все будет нормально, Томас… Я очень хотел привести тебя в этот костел. Здесь излечиваются все недуги… Самые страшные недуги. Твоя мать зачала тебя только после того, как молилась здесь сто двенадцать дней. И мы так радовались…

– В костеле кто-то есть, я чувствую. Какая-то сила… – Гитлерюгенд шагнул вперед, но отец удержал.

– Здесь только высшая сила – Божественная, Отца, Сына и Святого Духа. Это замечательно, что ты чувствуешь ее, значит, еще не все потеряно. Идем, когда-то надо войти в храм.

Они прошли сквозь распахнутые двери, и на Пронского пахнуло смесью затхлости стареющей плоти и тяжелого одеколона. Генерал включил фонарик и повел за собой мальчика в глубь костела. Они карабкались сквозь горы битого кирпича и черепицы, пробирались через балки, гремели железом. В тонком луче, за переплетением балок и железа высветился крест с распятием, абсолютно целым и никак не пострадавшим от взрыва бомбы. Говорили негромко, но в храме с разрушенной кровлей была странная акустика: любой звук усиливался и становился вибрирующе-гулким, как в колодце, и невозможно было определить, где находится его источник. Генерал добрался до креста, не торопясь достал из чемоданчика и зажег две свечи, после чего выключил фонарик.

– Иди займись шофером, – приказал Пронский старшине. – Без шума.

Сыромятнов прислонился к стене, стащил сапоги, аккуратно намотал портянки на голенища и поставил за колонну. Выпавший нож сунул в рукав и тут же беззвучно пропал в темноте. Пронский двинулся на свет свечей тем же маршрутом, по которому прошли генерал с сыном, и, чтобы скрыть шорох щебня под ногами, не раскрывая рта, горлом потянул тончайший, воющий звук. Два маленьких огонька под распятием почти сливались, и мерцающего, приглушенного света хватало на все пространство храма, кажущегося от этого огромным, и звезды на небе горели ярче, словно приблизились к земле. По мере приближения к молящимся звук становился мощнее и ниже; отраженный от стен, он уносился ввысь, и уже оттуда падал на головы, усиленный во много раз.

– Что это, мой генерал? – сквозь бормотание отца спросил сын. – Я слышу голос… Нет, гул!

– Это глас неба, Томас… Нас услышал Господь! Молись!

– Нет… папа. Звук похож на вой самолета. Да, я много раз слышал! Это русский пикирующий бомбардировщик!

– Не бойся, сын… Русские самолеты улетели. Нужно молиться, Томас. Повторяй за мной…

Мальчик зажал уши.

– Неужели ты не слышишь, папа! Это летит бомба! Это наша смерть!

– Сюда уже попадала бомба, Томас. – Генерал обнял его. – Вторая уже никогда не попадет. Поверь старому солдату… Ты умрешь не от бомбы. Я же когда-то рассказывал тебе об Аврааме и его сыне Исааке? Помнишь эту библейскую историю?

– Нет, я ничего не помню.

– Ты был уже взрослым, Томас, и должен помнить. Господь потребовал от Авраама принести в жертву своего сына, отдать самое дорогое…

– В нашем взводе говорят, когда пойдут русские, мы их принесем в жертву. А для того чтобы быть храбрым солдатом, надо съесть горячую печень врага. Или его сердце…

За три шага от них Пронский вытолкнул из глотки звук, напоминающий короткий рык льва, и первым, схватившись за голову, осел генерал. Грузный и толстый, он взвихрил из-под себя столб пыли, который потянулся вверх, и в этом дымном, озаренном свечами столбе, как в пожаре, забился, заметался подросток. Насмерть перепуганный и безумный, он не мог кричать и лишь раскрывал рот, тараща глаза.

Пронский спутал по рукам и ногам мальчишку, затем приступил к толстому генералу, лежащему, как соломенный матрац. Снял с пояса эсэсов–ский кинжал, засунув под каменную глыбу, сломал его и лишь потом стал вязать генерала. Закончив с ними, открыл и заглянул в чемоданчик – подростковый костюмчик, ботинки и плащ. Никаких документов!

В это время на свет свечей пробрался старшина.

– У меня все готово, – доложил. – Шоферюга не пикнул.

– Вытаскиваем этих! – Полковник поднял генеральскую тушу с битого кирпича. – Шагайте, барон!

Когда пленных стали грузить в машину, оказалось, что там, на заднем сиденье лежит соструненный азиатским способом шофер-охранник в форме шарфюрера СС: веревка перетягивала рот и, обернутая вокруг шеи, была завязана на горле как удавка. Пронский выбросил его на землю, оттащил в сторону Сыромятнова, дыхнул в лицо.

– Надо закончить работу, старшина.

– Соболь сказал, меня вместо талисмана…

– Все, брат, Страстная неделя для тебя кончилась, – добродушно произнес Пронский. – Христос воскресе, началась работа.

– А что вы сделаете, товарищ капитан? Я остался последний. – Показалось, Сыромятнов усмехнулся.