Хранитель времени

– Забил на все и сибаритствую, – пояснил он пространству.

Признаков роскоши в его берлоге не заметит даже помоечная кошка. Но что может она понимать в таких вопросах? Для Вовы праздность в окружении любимых предметов и людей и есть сибаритство.

– А где у тебя стремянка? – обреченно спросил Панк.

Ему Вовины выкрутасы до лампочки, ему жизненно необходимо свое присутствие в этом доме. Иногда мне кажется, что ему просто некуда пойти. Наверняка, везде, где он побывал до водворения в доме Вовы, его погнали. И я их не осуждаю. Хотя, что я вру? Это он раньше был дурной, а теперь не пьет и вполне себе ничего. Только у меня от него мурашки по коже, даже не знаю почему.

– Может, подземный ход до магазина прокопать, чтоб ходить в него напрямик? – сам у себя спросил Вова.

– Ага, на тройке по нему кататься.

– Не огрызайся. Если с антресолью не разберешься – от дома отлучу.

– Я знаю, где стремянка, – вспомнила я.

Почему бы не протянуть руку помощи, а заодно и не порыться на чужих антресолях? Вдруг там что-то интересное окажется? У Вовы ведь как – куда не сунься, всегда наткнешься на забавную вещицу или книжку. А домой пока не хочется, так что я не против и пылью подышать.

Стремянка с раздвинутыми ногами еле уместилась в темном коридоре. Я ее снизу придерживала, чтоб Панк не рухнул. Знаю я эти стремянки, они коварные, чуть что – валятся набок. У этой вполне могла обломиться третья ступенька. Металлические трубки были заляпаны масляными красками разных цветов, причем ни одного из них я в Вовином интерьере не заметила.

– Приступим, – отважно сообщил Панк, подмигнул мне и устремился ввысь.

Сверху, из темноты, мимо меня, падая на пол, летели стопки старых газет, какие-то канцелярские папки с тесемками. Поднимая тучи пыли и разлетаясь в разные стороны.

– Погоди, щас я нутро ее поганое выпотрошу.

Панк подтянулся и наполовину исчез в антресоли. Подозрительно новые подошвы ботинок дергались, словно он бежал по воздуху. Теперь я удерживала только стремянку, всерьез опасаясь, что мне сейчас на голову уронят тяжелую неведомую фигню.

– Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой, он трудный самый, – азартно гудел голос из темноты.

Антресоль не выдержала такого вмешательства в ее личную вековую жизнь и издала предупреждающий хруст. Мелькнула тонкая струйка белой как мука, штукатурки, стукнулся об плинтус здоровенный кривой гвоздь.

– Вылезай! – мой отчаянный вопль привлек внимание Вовы.

– Японский зонтик тебе в … ухо. Если ты ее расхреначишь, откажу от дома. И не ори потом под окнами. Не впущу. Лучше кота заведу. Полосатого. Барсиком назову. И убью его, если он дома гадить станет.

Что-то невнятно буркнув, Панк, виляя тощей задницей, пополз обратно. Попутно сбросив алюминиевый бидон, пять кусков хозяйственного мыла, похожего на кирпичи, слепленные из ушной серы, и ватник. Меня им едва не прибило.

– Слезай сейчас же! Вот придурок – чуть ребенка не покалечил.

Нога Панка заелозила в поисках верхней ступеньки. Не отыскав ее, замерла и вдруг решительно устремилась вниз.

– Я же говорил – придурок и есть, – сказал Вова.

Поднял с меня стремянку. Пнул стонущего Панка. Повел меня в комнату к свету, чтоб разглядеть повреждения.

– Шишка на голове это ничего, пройдет. Нужно холод приложить. Возьми в холодильнике пиво. Самое то. Ладно, я сам принесу.

С бутылкой на голове, словно карнавальный единорог, я смотрела, как Вова бережно переносит газеты в комнату и аккуратно рассортировывает их по названиям. Некоторые пачки газет кто-то давно завернул в полупрозрачную ломкую бумагу и подписал чернилами.

– Я жив, если это кому-то интересно. Но жутко покалечен. И меня никто не жалеет.

Панк действительно выглядел как жертва толкучки в Алые паруса. Пришлось показать ему, что я умираю от жалости.

– Не искренне, а жаль, – он бессовестно процитировал фразу из Покровских ворот.

– Ты у нас добытчик, – Вова сидел на полу и любовался на газеты.

– Макулатура, – решил Панк.

– Это для кого как. Для тебя – все макулатура.

– Я Кропотнина читал! Кропоткин – гений анархизма! – стонал Панк. – Он, знаешь что говорил? Что нам нужен коммунизм без государства. Вольный федеративный союз самоуправляющихся территорий и городов. Он хотел, чтоб у нас все стало коллективное, даже распределение ресурсов.

– Утопично, но впечатляет, – подумав, высказался Вова.

– Взаимная помощь и солидарность – двигатели прогресса, – вдруг заорал Панк.

Серый ватник валялся на полу и теперь тут, на свету, оказалось, что у него продырявлена спина. Как из автомата. Штук пять дыр по диагонали. И из каждой выглядывает клочковатая вата. Но крови не видно.

– А ребенка ты чуть не угробил, – задумчиво сказал, Вова, переключив свое внимание на ватник.

– Я еще Кафку читал, – оправдывался Панк, словно чтение Кафки приобщало его к истинной просвещенной интеллигенции.

– Это доказывает только одно – ты тоже читаешь в сортире.

У Вовы в туалете на короткой зеленой батарее всегда лежат книги. Про это и я знаю. Хотя желания их почитать не возникало ни разу.