Хранитель времени

Дверь открыл некто, слишком быстро исчезнувший из поля зрения, так что я не успела его рассмотреть, но точно не женщина. Вова невежливо толкнул меня в спину. И ушел с отцом Панка, оставив меня в просторном как вокзал коридоре. Три огромных зеркала позволяли рассмотреть себя всесторонне. И со всех сторон на меня уставилась тощая нелепая вдовица. Мысли крутились вокруг одной единственной цели.

– А, может, удрать, пока Вова занят? Дорогу до метро я помню.

Меня так и тянуло на канал. Но у меня не было денег даже на жетон, а чтобы выпрашивать нужно что-то говорить убедительное. А говорить совсем не хотелось. Оказывается, столько сил нужно для этого. Но можно добраться и пешком. Ничего сложного – иди себе и спрашивай у людей. Люди никогда не откажутся объяснить дорогу.

Скажу честно – мне стало стыдно. Где-то рядом убивалась от горя мама Панка, вот она спросит про меня у папы, а меня нет. Это было нечестно. Трусость. Если я смогу ее поддержать, выказать свое сочувствие – это будет правильно.

Не видя никого рядом, я медленно пошла в поисках Вовы. Тут все было светло и просторно. И совершенно бесцветно. Белое, кремовое, чуть-чуть коричневого и золотого. Я бы не рискнула по обстановке составить психологический портрет жильцов. Не квартира – а демонстрационный зал современной обители тех, кто не считает ремонт ноута серьезной финансовой проблемой.

Тишину разбавил резкий как стеклянный осколок, голос.

– Это был совершенно невозможный ребенок, – полусумасшедшая сухая женщина, с коричневыми кругами под глазами, возникла из боковой двери, сцапала меня за руку и увлекла в комнату. Вероятно, это была гостиная.

Лицом женщина была похожа на мои скомканные сопливые салфетки. Наверное, мама Панка. Хотя, судя по ее виду, она могла быть ему кем угодно, даже старшей, но очень больной сестрой. И она с первой минуты начала меня трогать. Это было неприятно, хотелось ударить ее по рукам, или отгородиться, подставляя под ее руки сумочку. Но так ведь невежливо.

– Умный мальчик, гордость школы, радость родителям. Такие надежды подавал. А потом, – она подняла на меня огромные как у совы глаза, – А потом он обозвал нас буржуями, страдающими вещизмом и со слепой душой. И ушел. Как душа может быть слепой? И вообще – есть ли душа? Какая она? Вы ее видели? А вдруг она одна на всех? Вы понимаете, о чем я говорю?

Как ни странно, я понимала. Ощупывая мой локоть, мама Панка поняла, что делает мне больно и продолжила говорить жарко и почти страстно. Светлые стены. На светлом все кажется темным. Женщина была не просто темной, она была как грязный призрак самой себя. Наверное, я ей казалась такой же.

– Он влачил существование, как клошар. Особенно после получения диплома. Хотите я вам его покажу.

Я рассчитывала на фотки, но она действительно показала мне диплом.

– Вы его любили, я чувствую. Его было трудно любить… Вы на какой дури торчите? – невпопад спросила она, почти игриво треснув меня корочками диплома по руке.

Ответить «да» было невозможно, но на этот счет Вова не давал никаких указаний.

– Я не торчу. Я в универе учусь.

Как трудно говорить. Моя бабушка все время повторяла, что за все хорошее приходится платить. Но какая дорогая плата за недолгое счастье.

– У него были невозможно аристократические уши. Я специально приглядывалась – таких ушей больше ни у кого нет. А где же вы познакомились? – ей явно было плевать и на меня и на все универы оптом и в розницу.

– Во дворе, – честно сказала я, мечтая о Вове как о спасителе.

– Бог мой, я так и знала. Дворовая девка.

Осмотрев меня, а точнее – одежду купленную Вовой, она склонила голову набок с таким проворством, что я испугалась, услышав звонкий хруст.

– Да будет врать-то. Во дворе! Скажешь тоже. Я даже знаю, где ты эти шмотки покупала.

– Я не вру. Мы о судьбах родины тогда поспорили немного, – если хочешь не обманывать, говори только правду.

Мне невыносимо хотелось увидеть фотки Панка, быть может, даже спереть парочку, но она не давала мне такой возможности. Как только я открывала рот – меня ждал новый сюрприз. Она несла такую околесицу, что я совершенно уверилась в ее полном безумии. Рассказ о Полинке, которая никак не может вызубрить рецепт тройной ухи и блинов с припеком прерывался на самом увлекательном месте, после чего шли сетования на чехарду с какими-то процентными ставками. Потом мне дали понюхать запястье руки, орошенное духами.

– Совершенное дерьмо, – решительно сообщила мама Панка.

Я была с ней не согласна. Пахло иначе, даже хуже.

– У нас есть собака, но я никак не могу ее найти, – мама Панка встала и ушла, оставив меня на белом кожаном диване.