Напротив не было ничего – только огромный экран телевизора, смахивающий на школьную доску. Я обернулась. Дикость какая-то – акриловая картина на светлой стене, по виду – французская, морской порт и белые яхты с разноцветными флажками. Кроме картины – больше ничего. Огромная пустая комната. В которой кто-то садился на диван для просмотра мега-говноящика. Понятно, почему Панку тут не нравилось. Но есть надежда, что где-то существует заблудившаяся собака. Хоть какое-то утешение.
– Сок, минералка, водочка. Что вы будете пить? – парень, чуть старше меня, белая рубашка с коротким рукавом и черным галстуком, белые брюки, и в пошлых розовых шлепанцах.
– Кофе. Без сахара и молока. Но некрепкий.
– С антиоксидантами? – состроив совершенно умное лицо, спросил парень.
– Ты дурак что ли? Как ты их собрался из кофе выуживать?
– А вот обзываться не надо. Мадам пьет кофе только без антиоксидантов, – паршиво улыбаясь, сообщил этот дебил и ушел.
Если бы Дэн не рассказывал мне про кофе, я бы повелась на этот бред. Причем – бред, сказанный с самым подлым видом всезнающего специалиста по кофе. Блин, был бы тут Дэн, он бы со смеху помер, ей богу. Хотя, кто его знает, быть может, они бы поспорили, а потом подружились.
Парень ушел и больше я его не видела. Я расхотела и кофе и фотографии Панка. Мало ли как он выглядел до встречи со мной.
Важнее, что он был, и я его знала.
Моей попе явно не понравилась обивка дивана – она к ней прилипла. Пришлось встать, чтоб не обзавестись мокрым пятном. Странно – тут наверняка должен быть кондиционер.
– Ааа, вот ты где. Мы уже все обсудили. Наверное, ты прав, – отец Панка судорожно оглядывался, наверное, опасался появления жены, ее собаки или парня без кофе.
Вова кивнул, показывая, что он не прав быть не может. Надеясь, что аудиенция закончена, я подошла к Вове, вдруг мы уже можем покинуть этот дурдом.
– А она ничего, красивая, – Папа Панка бродил глазами, стараясь не смотреть на живые существа.
Наверное, он про меня говорил.
– Менты землю роют. И еще ребята подключились. Не то панки. Или еще какие уроды.
– Как вы смеете! – вдруг выкрикнула я, забыв обещание говорить только «да», но Вова не стал ругаться.
– Смею. Если бы не его утопический долбоебизм, сейчас бы в Лондоне жил. Что за бред? Весь мир живет по правилам. Будь успешным, заимей свой бизнес и умей вкладывать деньги. За американской экономикой будущее! Чем мы хуже? По мне всех люмпенов давно обнулить пора. Что заразу свою не распространяли.
– Вы про нефоров? – меня уже было не остановить.
– Про маргиналов, уебанов и прочую херь.
– Зачем вы ругаетесь? – меня так поразило, что взрослый, пусть и несчастный человек, выражается нецензурно, что я оторопела.
– Ты, девочка, хоть понимаешь, что произошло? У меня был сын. А теперь – нет. И если бы не панки-фиганки, он был бы жив, – не знаю почему, но я вдруг поняла, что у него еще есть дети и скорее всего нелегальные.
– Ну что вы говорите! Его же не панки убили! – запоздало возмутилась я.
– Косвенно – они. И не спорь со мной.
Я вспомнила, кто не косвенно виновен в смерти его сына и растерялась. Если я сейчас начну рассказывать всю историю нашего знакомства, папа возненавидит и меня и казнит прямо тут, выбросив с балкона.
– Мы уходим. Я – жду звонка. До встречи, – Вова преспокойно и без всякого возмущения, вышел из комнаты, явно собираясь уйти.
– Я должна ей что-нибудь подарить! – из недр квартиры прокричал женский голос.
– Не надо! – мой крик напоминал вопль вороны.
Мы замолчали. Вова похлопал папу Панка по плечу, пожал ему руку и двинулся к выходу.
– Он был хороший. Лучше не бывает, – вместо прощания сказала я.
– Наверное, ее спустили в унитаз. И я знаю, кто это сделал! – мама Панка промелькнула и снова исчезла, как приведение.
Скорее всего, она снова искала свою собаку.
– Господи, как меня это все задолбало! – признался папа Панка и вдруг заорал, – Да! Это я ее спустил в унитаз!
Лифт, огромный как моя кухня, двигался быстро и бесшумно.
– А зачем мне нужно было говорить «да»? – спросила я у Вовы.
– Из вежливости, например.
– А зачем мы ходили к ним в гости?
– Затем. Без его разрешения мне Панка нормально не похоронить.
Вова по-прежнему не доверял мне и вел за руку. Я по-прежнему мечтала сбежать от него на канал, но была придавлена словом «похороны». В полном молчании мы возвращались домой. Меня не смущали заинтригованные взгляды парней, которые, если бы не Вова, были не прочь познакомиться. Изобразив заносчивый вид, я шла, не глядя по сторонам. И у меня получалось не плакать.
Дома, рассмотрев себя в туманном зеркале, я решила, что выгляжу хуже чем вдова. У меня был жалкий вид окончательной сироты, вдовы, бесприданницы и жертвы массовых беспорядков. И меня это успокоило немного. Особенно, когда выяснилось, что туфли все-таки натерли на мизинцах два прозрачных волдыря. Решила не прокалывать их иголкой – путь болят. Пусть воспалятся и отвалятся вместе с ногами.