Хранитель времени

— А я уже все обдумал, — смущенно сказал Павлик. — И все выяснил: как совершеннолетний, я имею право на усыновление. А ребенку нужен отец. Без отца ребенку плохо. — Он помолчал. — Особенно если это мальчик… — добавил он тихо.

Надежда Григорьевна смотрела на сына, стараясь сдержаться, но дышать вдруг стало трудно, лицо сына уплывало, таяло, она словно ослепла от слез, которые, не проливаясь, тяжко заполняли веки, а она все смотрела в лицо своему сыну и думала, как же она не понимала, что все эти годы он тосковал без отца, как же не догадывалась, до чего ему было без отца плохо. Ей хотелось куда-то бежать, что-то изменить, поправить, вернуть, но ничего изменить уже было нельзя.

— А если ты женишься? — через силу спросила она, и сама удивилась трезвой будничности своего голоса. — Что тогда будет с ребенком?

— Тогда у ребенка будут отец и мать, — сказал Павлик. — Нормально.

— Но соседи… — слабым голосом сказала мать, продолжая думать совсем о другом. — Начнутся толки, будут говорить, что это твой ребенок…

— Ну и пусть! Куда лучше, чем говорить ребенку, что он нам чужой. Но вообще… — Павлик запнулся. — Я все понимаю, мать, — сказал он виновато. — Понимаю, что взвалю на твои плечи заботу, и, может быть, самую трудную. — Он неловко положил на стол сберкнижку. — Вот, откладывал, сколько умел, — конечно, это малость, ерунда, но все-таки… А ждать, когда я вернусь из армии, — ты сама знаешь, тут ждать нельзя, надо решать, пока парень еще мал. — Лицо его напряглось, он смотрел на мать, стараясь угадать, что она ответит. — Ведь тебе самой хочется взять Петьку! — вдруг выпалил он торжествующе. — Я же вижу! Главное, чтобы в тебе проснулась бабушка…

— Бабушка во мне проснулась, — сказала она, придвигая к себе коляску. — До того проснулась, что, когда Петька в яслях, скучаю, как сумасшедшая. Сегодня целый день с ним, и такая это радость…

На дорожку неожиданно упали большие, редкие капли дождя. Надежда Григорьевна вскочила и подняла верх коляски. Она быстро покатила коляску по бульвару, а светлый, пронизанный солнцем дождь летел и шумел, листья тихо дышали под дождем, и круглое дождевое облако уплывало важно и медленно, открывая голубой, промытый край неба.

Вдруг дождь кончился, словно растворился в теплой, кипящей листве. И над бульваром легко выгнулась застенчивая городская радуга.

ПЕРЕД НАЧАЛОМ СЕЗОНА

Ни одна весна не походит на другую, и каждый год наступает она по-разному: то звонко, с шумным, стремительным расцветом, то задумчиво и неторопливо, словно примериваясь к ожидающей ее земле.

На этот раз весна пришла в Крым позже, чем обычно, дыша прохладой и ветрами, и природа долго не решалась довериться непрочным ее обещаниям. Осторожней всех оказались розы, упрямо сжимающие свои тугие бутоны, в которых еще не угадывались ни линия, ни цвет, и лишь кисти глициний, лиловеющие на каменных стенах, бесстрашно тянулись к солнцу, да вскипали белизной конские каштаны, похожие на гигантские канделябры с белыми свечами цветов, теснящих густую листву.

Но стоило войти в парк, и в лицо веяло юной свежестью, какая бывает только весной, а запах листвы и хвои был таким глубоким, таким густым и плотным, что, казалось, можно было его зачерпнуть и унести с собой.

На южной стороне парка, обращенной к морю, возвышались красновато-бурые колонны вековых пиний.

Малахитовые зонтики их верхушек парили где-то высоко, в поднебесье, и сквозь них, как в храме, просачивались рассеянные солнечные лучи. Ветер почти не проникал сюда, и пинии лишь изредка отвечали на его порывы легким, подобным вздоху, трепетанием могучих крон.

Обычно в ранние часы парк был пустынным, но на этот раз под сенью пиний стояла небольшая группа людей. Ближе всех ко мне оказалась худенькая девушка с коротко стриженными волосами, похожая на мальчишку, хотя, как ни странно, была не в джинсах — обычной одежде своего поколения, — а в легком платье, поверх которого накинула голубую куртку. Глаза у девушки были узкие и быстрые, с золотыми искорками, а рыжеватые волосы торчали на макушке, словно птичий хохолок.

Рядом с ней стоял пожилой человек с густыми светлыми усами; его энергично выбритое обветренное лицо с резкими, словно трещины, морщинами и прочная, несмотря на мешковатый пиджак, выправка делали его похожим на военного. За ним я увидела долговязого юношу в больших, круглых, как автомобильные фары, очках от солнца; дальше стояла немолодая, похожая на учительницу женщина с гладкой прической, за нею толстяк в белой полотняной кепочке… Я бы приняла этих людей за экскурсантов, но было нечто, отличающее их от обычной экскурсии: они не оглядывались с любопытством по сторонам, а стояли кружком. Не успела я решить, кто же они такие, как толстяк в полотняной кепочке хорошо поставленным голосом экскурсовода произнес: