— В настоящее время насаждения Карасанского парка занимают восемнадцать гектаров. В центре парка, как вы видите, стоит здание, построенное в упрощенных формах мавританского стиля, — бывший особняк Раевских, в котором сейчас расположен санаторий работников химической промышленности. С его надстройки открывается исключительная по красоте панорама парка и бухты, а также вершины итальянских сосен, кедров и кипарисов…
— Может быть, называть их все же не итальянскими соснами, а пиниями? — озабоченно прервала его похожая на учительницу женщина. — Как правильней? А то, знаете, попадается вдруг в группе любитель ботаники…
— Я следую справочнику, — сухо сказал толстяк.
— Пинии… — мечтательно протянула рыжеволосая девушка. — Это звучит как музыка. Поглядите на них… — Она чуть театрально взмахнула рукой. — Они непохожи на обычные сосны, вытягивающиеся вверх в поисках простора, — нет, они величаво возносят к свету свои кроны, словно царственный подарок. Это поразительный пейзаж — сколько в нем тонкой живописи!..
Толстяк, неодобрительно покосившись на нее, промолчал.
— В этом доме, кажется, гостил Грибоедов, — сказал юноша в темных очках и покраснел.
— Но ведь он тут ничего не написал! — воскликнула похожая на учительницу женщина. — Надо ли, в таком случае, об этом упоминать? В особенности, если не располагаешь точными фактами…
— Дом принадлежал генералу Николаю Николаевичу Раевскому-младшему, сыну героя Отечественной войны восемьсот двенадцатого года. Им и был заложен парк, — сказал пожилой человек с густыми усами и одернул свой пиджак движением, каким поправляют военный китель. — Вот о Раевском-младшем, по-моему, стоит говорить подробней! Отец брал его вместе с другим сыном на театр военных действий; сам Жуковский воспел подвиг трех Раевских — ведь это очень интересно…
— Я уверена, что здесь гулял молодой Пушкин, — тихо сказала девушка. — Мне кажется, я вижу, как он идет по этим склонам своей быстрой, легкой походкой…
— У нас нет литературных данных, которые подтверждали бы это! — строго возразила похожая на учительницу женщина. — Как же можно…
— Я знаю, что литературных данных нет, — жалобно сказала девушка и вздохнула. — Но очень хочется думать, что он все-таки здесь бывал… — Она откинула голову, вглядываясь в светлеющее за деревьями небо с жемчужными перистыми облаками. — Редеет облаков летучая гряда, — произнесла она негромко и медленно. — Звезда печальная, вечерняя звезда…
Я слушала ее голос, мальчишески ломкий, с нежными придыханиями, и пушкинские стихи, звуча в весеннем воздухе, наполняли поэзией все, что нас окружало. Деревья, кустарники, земля, ласточки, камни — самые простые вещи, которые я видела здесь не один раз, — волшебно оживали от соприкосновения с поэзией. Но прекрасней всего казались облака, наполненные светом, легко скользящие по синеве неба, незаметно переходящей в свежую синеву моря.
И тут я догадалась, наконец, кто эти люди, что стояли в тени пиний. Это была одна из самых удивительных экскурсий, какие я когда-либо встречала: экскурсия экскурсоводов, собравшихся перед началом сезона.
— Я уверена все-таки, что Пушкин здесь бывал, — твердо произнесла девушка. Стоило посмотреть на ее веснушчатый, поднятый вверх носик и упрямый подбородок, чтобы понять, что переспорить ее не так-то просто. — Когда он гостил в семье Раевских, они жили в Гурзуфе, но ведь Гурзуф совсем рядом! Неужели же Пушкин, такой подвижной, такой любознательный, не хотел познакомиться с окрестностями? — Девушка задумалась. — Когда Пушкин приехал к Раевским, вся семья, кроме сына Александра, была в сборе, — сказала она и улыбнулась, будто обрадовалась собственному воспоминанию. — Николай Раевский ввел молодого друга в дом, познакомил его со своими прелестными, образованными сестрами…
Время, которое Пушкин провел в этой семье, он назвал счастливейшими минутами жизни… Почему? — Она прижала к груди свои маленькие руки в пятнах от шарикового карандаша. — Не потому ли, что сам он никогда не знал настоящей родительской ласки, тепла семьи?
— Пушкин не только много писал, когда гостил у Раевских, но и много читал, — наставительно сказала похожая на учительницу женщина. — Он отыскал у них в библиотеке Вольтера и тотчас же стал его перечитывать…
— Да, но Байрон! — возмущенно воскликнула девушка. — Именно Байрон был его ежедневным чтением!
— Байрон, Байрон… — скептически произнес толстяк в полотняной кепочке. — Не увлекайтесь, товарищи! Люди придут сюда на плановую экскурсию, и Байрон им не так уж экстренно нужен. Этак, чего доброго, не успеешь им рассказать о древесных насаждениях, а ведь они, между прочим, пришли не в библиотеку, а в знаменитый парк…
— Целительный аромат подобранных в парке хвойных деревьев в соединении с морским воздухом крайне полезен для всех, кто отдыхает в этом чудесном уголке, — грустно сказал юноша в темных очках. — Нет, как хотите, я уже это произносить не в силах…