Хранители

– Отстань, – Бегемот высунул язык, – С ним ты поехала по наитию? Почувствовала что-то, – он покрутил пальцами.

– Вроде того. Если уж до конца быть честной, когда мы были в том парке, я ощутила ту же связь с ним на тонком плане, что и с тобой.

– Со мной? – удивился Кир.

– Да. Когда на меня из твоих глаз смотрел твой брат, у меня было очень сильное ощущение, что мы с тобой связаны на тонком плане. Именно по этой линии.

– А, помню, – протянул он и бросил на Бегемота тот же многозначительный взгляд, что и утром. Дана это видела, но сейчас не было желания анализировать.

– Ну вот, и здесь нечто похожее. Поскольку ни с тобой, ни с Гилбертом у меня нет родственных или каких-либо иных отношений…

– Ты в этом уверена? – засомневался Бегемот.

– Я могу сделать вывод, что это может быть связано с какими-то общими событиями или переживаниями. Я просто их чувствую… а вот объяснить пока не могу.

– А Роланда этого ты так и не вспомнила? – спросил Кир, вгрызаясь в принесённую булочку.

Она качнула головой.

– Там без изменений. Он просто кажется мне знакомым и все.

– Ясно. Загадка на загадке, – недовольно проворчал Бегемот, – только вот со мной никаких связей ты не чувствуешь. Как я ни стараюсь.

– Отнюдь, – возразила она, и больше от неё они ничего добиться не смогли.

4

Она понимала, что смотрит на окружающую действительность глазами Гилберта. Он видел, как всё происходило. Находясь в своем номере в отеле, лежа на своей постели, он сквозь закрытые глаза наблюдал, как происходит убийство. От того, что он видел, кровь стыла в жилах, но он запомнил только последние мгновения, последний кадр на этой записи. Всё остальное сохранилось в недрах его памяти, но было тщательно замазано липкой тиной забытья. Он показал ей. Все виденные фигуры и лица были словно очерчены световым ореолом, испуская мерцающее бордовое сияние разных оттенков. Но отчётливо она увидела только его жену. Узкий, красивый разрез надменных глаз, немного впалые аристократические щёки, прямые каштановые волосы. Она, без сомнения, была красавицей с невыносимым характером, избалованной мужским вниманием, но совершенно не способной кого-нибудь полюбить. Никого, кроме Него. Даже в тот момент, когда он обнимал её, безжалостно вонзая в её грудь смертельное оружие. Когда он по капле забирал её жизнь, впитывая эту энергию в себя, жадно поглощая её, как тьма поглощает свет, она, судорожно впиваясь в его торс слабеющими руками, всё еще любила его. Это была не жертва и не дар. Всего лишь абсолютная неспособность принять тот факт, что тот, кого ты беззаветно любишь, может причинить тебе вред. Софи была опьянена, одурманена своими чувствами к этому человеку. Та адская боль, которую она испытала, граничила с наслаждением. Она так ничего и не поняла, словно находилась под гипнозом. В тот момент фигура Софи была очерчена лазурным переливающимся светом. Как раз это ему и было нужно. Он не просто воткнул ей в грудь столовые приборы. Они был ему необходимы для того, чтобы сделать в её груди отверстие достаточного размера. Через него он выпил её жизнь, вобрал в себя, как в сосуд. Сделав своё дело и оставив её бесполезное безжизненное тело валяться у ограды, он медленно и осторожно, чтобы не расплескать бесценную энергию, которой был наполнен, прошёл через весь парк. Он нёс её жизнь, как великое сокровище, охраняя и защищая его от внешней опасности. Нет, он не забрал её душу. Он впитал только её энергию. Без остатка. Дана следила за ним, наблюдала за его семенящей опасливой походкой. Он словно плыл, стараясь как можно меньше колыхать своё тело-сосуд. Но тут что-то произошло. Оказавшись у выхода из парка, он словно почувствовал, что за ним наблюдают. Его спина напряглась, затылок окаменел. Продолжая своё медленное продвижение вперёд, он тяжело обернулся и его пламенеющие глаза яростно вперились в неё. Этот взгляд обжёг её мозг, вываривая из него увиденное и замещая его пугающим образом омертвевшего лица Софи с налипшими на него волосами, травинками и листиками. Он наклеил в памяти Гилберта этот образ, как старую плоскую фотокарточку, прикрывавшую реальные и выпуклые кадры произошедшего.

Дана подскочила на постели. Она дрожала мелкой дрожью, пот градом катился по спине и по лбу, чего с ней никогда прежде не случалось. Она не могла контролировать своё тело, трясшееся в поочерёдных судорогах, и со стоном повалилась на кровать, стараясь расслабиться.

Ей это вскоре удалось. Однако, подушка и простыня под ней были мокрыми насквозь. Она чувствовала, что замерзает, и с головой завернулась в одеяло, перекатываясь на сухую сторону кровати. Ей без надобности было вспоминать свой сон: страшное лицо убийцы, его горящие глаза стояли перед ней. Она содрогалась при мысли, что и он её увидел, и безостановочно спрашивала себя, увидел ли он именно её, или же Гилберта. Хоть бы тот приехал сегодня, как обещал. Тогда она спросит его, снилось ли ему что-нибудь. Если да, она смогла бы немного успокоиться. Если же нет, то убийца точно увидел её и – ещё хуже – почувствовал.