Хранители порта

Зимой мы обыкновенно шли по большой аллее или по другим, что поменьше, где нет фонарей, но светло от самого присутствия снега. Она работала в галантерее продавцом, была весьма привлекательной и желанной для проходивших мимо, и на нас оборачивались. Впрочем, ее это веселило. Так вот мы и прошли сквозь всю зиму, пережидая самые холодные и ветреные вечера в моей комнате, где приемник и фонарь за окном. А также те вечера, когда оттаивало, так как мы не любили оттепелей. Черные деревья страшны. А потом была весна и черным-черно повсюду. Но уже ощущалась жизнь. Но все изреченное не значит вовсе, что парковые гуляния и возлежание на моем диване, где музыка других стран и народов тихо, но неумолимо и навсегда, и фонарь за окном, составляли нашу жизнь в том году. Нет вовсе. Было много других способов времяпрепровождения. Но парк… Это главное. Здесь мы были искренни. И ненасытное и соленое, что подслушивало всегда наше каждое слово и знало наперед, что будет, было порой добрым. Так, каприз самодержца…

Весной опять можно было сидеть на скамье. По вечерам согревать друг друга сквозь одежды. Изредка мы выходили туда, к прибою, где вечерние бегуны, брюшки и шапочки. Ижица тоже поддалась безумию и бегала здесь раз в неделю, за что я корил ее нудно и справедливо. А потом вдруг наступал день, когда в дюнах обнаруживались люди, подставившие солнцу свои белые и усталые от долгой зимы спины. А солнце то уходило, то появлялось вновь из-за игрушечных облаков, а значит, наступало лето.

Летом лицемерное, холодное и соленое море занимало все наше светлое время. Присутствовало. И только ночами с нами не было никого. Это когда, восприняв от светила, ублаженные водами, вытряхнув чистейший песок из складок одежды, мы еще долго сидели на той скамье, а потом ехали ко мне в желтом, одурелом от дневных хлопот автобусе. И у меня всегда было вино в бельевом шкафу. Мы все лето пили вино ночами, и шипел приемник сбитой настройкой, и горел фонарь за окном. И ночи были белые.

Потом, по истечении времени, нами овладевало беспокойство, так как начинали облетать листья с деревьев. Но еще долго было тепло, и это было лучшее время в парке. Можно было еще легко одеваться и по вечерам без боязни выходить к Великому и Ехидному. Во времена отлива мы собирали янтарь. Мелкий и чудный, в пучках морских водорослей.

Потом начинались долгие и нудные дожди, и парк приходилось оставлять. Но мы посещали его все же время от времени, и даже однажды ушли через весь южный район и далее, по берегу, но устали, и нам пришлось вернуться. А напрасно. Мы возвращались через южные форты бывшей крепости и согрешили там. В каземате. И после Ижица не звонила мне семь дней.

А затем мы дождались, снега и прогулки обрели новый смысл. На скамье пока нельзя было проводить время. Слишком сыро и промозгло. Но можно было найти другое тихое место в парке и там обсудить наши маленькие проблемы, которые фантастически то возникали, то растворялись в свете призрачном, как наше дыхание.

Настали времена, когда в парке никого не было, кроме нас. А потом одна из проблем, завсегдашних и путаных, не исчезла. Она, наоборот, стала слишком насущной и явственной. Нет. Последствия наших встреч и прочие атрибуты здесь были ни при чем. Проблема была другого рода и не имела способов разрешения. И волшебная дверь во чрево парка захлопнулась. Ехидное и ненасытное, что ворочалось рядом, получило свое, хотя оба мы были живы, свое оно получило…

…И вот я опять здесь. Та дверь захлопнулась, но есть другие тупики и входы. Костюмчик и красная рубашка.

Разбойный свет бренного пятака сделал окрестности совершенно нереальными. И красная рубашка. И холодно…

Когда совсем стемнело, я бы покинул эту скамью и вышел на проспект. Счастливый и гениальный человек назвал бар «Проспектом». Время было бы позднее, день неурочный, и меня бы впустили. Хотя могли бы и выставить. Я спросил бы два больших двойных кофе, так как согреться после смены времен года совершенно необходимо.

— «Утро красит нежным светом стену древнего Кремля…»

— А почему стену, товарищ?

— Это та стена, где будет восстановлена истина. Как думаете, здесь момент истины долго продлится?

— Нет. Здесь недолго. И с моря, и с неба, и с земли, и в узких улочках, и на проспекте, и на заводах. Везде и сразу. Может быть, кто-то сумеет убежать. Товарищ. Такие операции начинаются ночью, под утро. Так что будь пока спокоен.

— И враг думает, что ночью. Значит, можно ждать и днем.

— Ты прав, товарищ. Можно и днем, и утром, и вечером. Как у нас с тминным ликером?

— Я же выдал вам целую бутылку.

— Товарищ, вы не хохол?

— Я не понимаю, товарищ.

— Давайте не будем ссориться. Если я дам вам деньги, вы достанете тминного?

— Я достану вам хорошей немецкой водки.

— Ну тебя к черту. Купи мне тминного. И две бутылки. Только не приведи хвост.

— Какие хвосты? Вон на корабли хвосты вижу. Никому дела нет до скромного подполья.

— Но расстрелять могут запросто.

— Это да.

— Так будь осторожен, товарищ.

— Сейчас контрольное время кончится. Сколько еще?

— Еще три минуты. А магазины у вас со скольки?