Хранительница небес

– Это… змея! – Больше меня ни на что не хватает. Никогда бы не подумала, что я настолько нежный цветок, чтобы испугаться змеи, но я впервые вижу эту рептилию вблизи, а эта еще и довольно большая. Что, если она ядовитая?!

– Розали, – Альбрехт говорит так тихо, что мне хочется хорошенько встряхнуть его. – Это всего лишь уж, и к тому же мертвый.

Мне приходится несколько раз моргнуть, а затем я снова смотрю на змею так осмотрительно, словно она оживет от одного неосторожного взгляда и тут же атакует. Однако, судя по всему, змея действительно мертвая, иначе я заметила бы ее шевеление. И все равно я предпочитаю сохранять безопасную дистанцию.

– Один рыбак обнаружил ее в своих сетях, и я выкупил за несколько сольди. Она сохранилась в таком хорошем состоянии, что я смогу ее нарисовать: все эти чешуйки… Это ведь чудо творения, не так ли?

Хм-м… Честно говоря, я не разбираюсь в змеиных чешуйках, так что просто разворачиваюсь и направляюсь в крохотную столовую, где обнаруживаю сверток, завернутый в вощеную бумагу.

– Здесь тоже змеи? – кричу я Альбрехту, который выглядывает из-за угла.

– Нет, это копченая дорада. Но не пугайся, если она вдруг посмотрит на тебя: глаза все еще при ней.

Когда он отворачивается, я показываю ему язык и принимаюсь разматывать вощеную бумагу. Дюрер наконец присоединяется ко мне с двумя кружками вина, заверяя меня, что избавился от змеи, поскольку со строением чешуек для своей картины он в целом разобрался, а мертвая рептилия начинает вонять.

Фу!

Альбрехт все продолжает забавляться над моей неприязнью к змеям, а я делаю большой глоток, пытаясь как-то «запить» свой неудачный день. «Завтра, – говорю я себе. – Завтра ты обязательно отыщешь Лео». В списке осталось еще столько непроверенных имен художников, что их хватит как минимум на неделю напряженных поисков. Но кто-нибудь просто обязан узнать Лео.

Альбрехт протягивает мне какой-то листок через стол, и я поднимаю голову, выныривая из своих мыслей. На бумаге изображен рисунок змеи. Теперь, когда сама рептилия находится вне досягаемости, я с удовольствием всматриваюсь и наслаждаюсь художественным талантом Дюрера, потому что он, черт возьми, гений! Безусловно каждый знает его полевого кролика или невероятно детализированный газон – в мое время, конечно, такие сокровища можно встретить только в музее под стеклом, – но это… Мой взгляд благоговейно скользит по свежим линиям и четко проработанным деталям. Это лишь набросок пером, еще не в цвете, без каких-либо украшений… И все же мне кажется, будто змея действительно смотрит прямо на меня, словно она была жива, когда Дюрер рисовал ее. Я совершенно отчетливо улавливаю даже злобный блеск в ее глазах!

– Мне очень жаль, что змея так напугала вас, – произносит Альбрехт, но я только отмахиваюсь, поглощенная рассматриванием рисунка. – Многие люди их недолюбливают, но меня змеи восхищают. Они словно находятся в бесконечной ловушке обновления: всякий раз сбрасывая шкуру, они возрождаются. С братьями Морель дела обстояли точно так же.

При упоминании Морелей я снова вскидываю голову.

– Морели любили змей? – Не знаю, потребуется ли мне это, но тем не менее продолжаю слушать. Любая информация может быть полезна. Дюрер рассеянно кивает.

– Больше всего Люция поражала их мистика. Сейчас, насколько я знаю, он жаждет бессмертия, и понимаю, почему он так фанатично этим увлекся. Он не раз рассказывал мне историю об Агниции, змее Асклепия.

Меня словно током поражает. Асклепий?

Мысли в моей голове крутятся словно на карусели. Я слышала историю об Асклепии, но в основном речь шла о мифологии, стоящей за фигурой Змееносца, божественного целителя Асклепия, который возвращал к жизни даже мертвых. Но история о его змее? Леонардо да Винчи ни словом не обмолвился о ней.

Уже тогда я была почти уверена, что Люций знает легенду, гласящую о том, что, как только его созвездие снова появится на небе (в настоящее время которого не существует), появится новый Змееносец, бессмертный повелитель жизни и смерти. О да, это пророчество о всемогуществе вполне соответствует вкусам Люция. А потом профессор Киппинг… то есть его брат-близнец… подтвердил мне, что мы с Лео могли бы возродить этот тринадцатый знак зодиака. Если профессор Киппинг знает об этом, то и Люций должен знать. И то, что он рассказал Дюреру о змее Асклепия, который является частью этого созвездия, только доказывает это.

Но зачем он собирает зодиаки? Может, это одна из возможностей пробудить тринадцатый знак зодиака? Я содрогаюсь от этой мысли, и даже большой глоток вина не может смыть это неприятное чувство. Тем не менее я снова обращаюсь к Дюреру:

– Не могли бы вы рассказать мне эту историю? Об Агниции?

От упоминания этого термина у меня в ушах начинает звенеть тревога, и я не могу с этим совладать. Я сейчас слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться. Дюрер хмурится.

– Прошло уже столько лет, и, если честно, я слушал эту историю без особого энтузиазма.

– Пожалуйста! – настаиваю я. Даже если он помнит только фрагментами, это может оказаться невероятно полезным.