Хребты Безумия

Мои последующие впечатления сумбурны и фрагментарны. По мере того как я все пристальнее вглядывался в эту противоестественную картину, меня начали посещать разные видения — в глубине храма мне представлялись какие-то предметы и фигуры; некоторые из них перемещались, иные были неподвижны. Тогда же я вновь услышал те самые отдаленные звуки хора, которые впервые достигли моего слуха сразу же после пробуждения. Постепенно нараставшие во мне беспокойство и страх сконцентрировались вокруг молодого пришельца из моря и его резной статуэтки, во всех деталях повторявшей изображения на фризе и колоннах храма. Вспомнив бедного Кленца, я подумал о том, где может сейчас покоиться его тело вместе с этой статуэткой, унесенной им обратно в океан. Перед уходом он пытался меня о чем-то предупредить, но я не прислушался к его словам, — ведь это был всего лишь слабохарактерный и мягкотелый рейнландец, помешавшийся от невзгод и опасностей, которые уроженец Пруссии способен переносить без малейшего затруднения.

Мне остается добавить совсем немногое. Навязчивая идея войти внутрь храма превратилась теперь в категорический, требующий беспрекословного подчинения приказ. Отныне моя германская воля не управляет уже моими поступками, но я пока могу выказывать самостоятельность во второстепенных вопросах. Эта же разновидность умственной болезни ранее погубила Кленца, заставив его устремиться в морскую пучину даже без элементарного защитного снаряжения; однако я, человек прусского склада ума и характера, намерен до конца использовать все те немногие возможности, которыми пока располагаю. Когда я понял, что мне так или иначе придется идти в храм, я первым делом тщательно осмотрел и подготовил к выходу свой водолазный костюм, шлем и регенератор воздуха, после чего взялся за составление этих поспешных записей в надежде, что они когда-нибудь станут достоянием гласности. Покидая — теперь уже навсегда — свою субмарину, я отправлю к поверхности океана запечатанную бутыль с этой рукописью.

Я не испытываю страха, меня также мало тревожат пророчества сумасшедшего Кленца. Все мною виденное не имеет ничего общего с реальной действительностью; в конечном итоге следствием моего безумия явится самая обыкновенная смерть от удушья, когда иссякнет запас кислорода. Горящий внутри храма свет — это не более чем обман зрения, так что мне предстоит по-немецки спокойно и мужественно встретить смерть в безмолвии и непроглядной тьме океанских вод. Демонический хохот, который я слышу, дописывая эти строки, на деле является лишь порождением моего угасающего рассудка. Теперь мне осталось лишь облачиться в водолазный костюм, открыть люк и бесстрашно войти в эту своеобразную древнюю усыпальницу, молчаливо хранящую тайны неизмеримых глубин и далеких забытых столетий.

Крысы в стенах [41] (Перевод Л. Кузнецова)

16 июля 1923 года, когда последний мастер закончил свою работу, я въехал наконец в Эксхемский приорат. Его реставрация стоила величайших усилий — то немногое, что осталось от давно заброшенного строения, напоминало, в сущности, полую раковину моллюска; и все же память о предках, испокон веков гнездившихся здесь, заставила меня не останавливаться ни перед какими тратами. Это место было необитаемым со времен царствования Якова Первого[42] — с тех дней, когда некое ужасное, трагическое и по большей части необъяснимое происшествие стало причиной одновременной гибели владельца поместья, его пятерых детей и нескольких слуг; оно же навсегда изгнало из родных мест преследуемого облаком мрачных подозрений и страхов третьего из сыновей хозяина — моего прямого предка и единственного оставшегося в живых отпрыска отныне для всех ненавистного рода. Когда его самого ославили как убийцу, а поместье перешло во владение короны, он даже не пытался оправдаться или тем более оспорить свои права на утраченную собственность. Терзаемый неким тайным ужасом, пересилившим и чувство долга перед потомками, и стремление стать под защиту закона, охваченный лишь безумным желанием никогда впредь не видеть родного гнезда, вытравить из души самую память о нем, Уолтер де ла Поэр, одиннадцатый барон Эксхемский, бежал за океан, в далекую Виргинию, и здесь основал новый род, ставший известным в следующем столетии под именем Делапор.