Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

Маннберг решил показать гостям самое интересное и редко встречавшееся на его участке — взрыв материковых пород. Все изъявили желание сначала посмотреть на взрыв, а пообедать потом. Идти надо было пешком по свежей насыпи не менее полутора-двух верст. Лонк де Лоббель взял под руку Елену Александровну, Маннберг с Иваном Максимовичем шли позади.

На насыпи кипела работа. Выравнивался окончательно верхний профиль пути, укладывались шпалы. Рельсы еще не успели подвезти, и Маннберг мог только на словах объяснить, как их пришивают к шпалам железными костылями.

Елена Александровна глядела под ноги: она беспокоилась за судьбу своих высоких каблучков, которые очень легко было сломать, зацепившись за шпалу.

Рабочие провожали их равнодушными или презрительными взглядами. Какое им дело до этих людей? Маннбергу кланялись только лишь некоторые — и то неохотно.

— Как работа идет? — спрашивал Маннберг, желая блеснуть перед Иваном Максимовичем своим простым отношением к рабочим.

— Идеть помаленьку… Харчи худые, господин инженер, с пустым брюхом много не наработаешь.

Иван Максимович улыбался, Маннберг морщился.

— С артельщиков спрашивайте, — торопливо говорил он, — с артельщиков. Продукты нынче доставлены хорошие.

Насыпь подправляли лопатами, срезали бугры и засыпали ямки. А когда поверхность становилась ровной и плоской, как крышка стола, мужики приносили шпалы. Мастер с железным аршином в руках ходил и показывал, где их сбрасывать. Потом двое рабочих укладывали шпалы на желтый, как золото, песок свежей насыпи, а третий проверял укладку ватерпасом.

Откосы насыпи — она была здесь очень высокой — укреплялись дерном и были похожи на сладкий ягодный пирог, верхняя корка которого — решетка из полосок сдобного теста. На укладке дерна работали старики и мальчишки. Они резали его тут же, в низине, у подошвы насыпи, и втаскивали вверх на носилках.

А дальше нарядная насыпь заканчивалась, и трасса дороги упиралась в холмистый бор. Трудно было уловить здесь определенный порядок в работе. Все как-то смешалось в этой тесной выемке. Одни рабочие, скинув рубахи и обнажив сухие, мускулистые спины, лоснящиеся от пота, махали мотыгами, взрыхляли плотный песок и сыпучую гальку; другие тут же, кряхтя от натуги, с лицами, густо налившимися кровью, ломами и вагами выворачивали крупные камни; третьи рубили топорами глубоко в землю проросшие корни деревьев; четвертые въезжали с грабарками на кучи взрыхленного грунта и грузили его в ящики своих повозок широкими, похожими на совки лопатами; пятые, уйдя немного вперед, рубили просеку в лесу. На небольшой площади работало очень много людей, и представлялось странным, как они не боятся изувечить друг друга в такой тесноте.

— Эй, эй! Берегись! — кричал то один, то другой.

— Сторонись!

— Зашибу!

— Не лезь под руку!

Обойдя выемку стороной и остановившись на кромке ее, Иван Максимович понаблюдал, как сверкают, взлетая среди обнаженных тел, острия кирок, мотыг, как толкают в бока друг друга рабочие вагами, и спросил обеспокоенно Маннберга:

— Черт возьми, это, оказывается, опасно! Зачем так густо поставлены люди?

Маннберг пожал плечами.

— Мне надо как можно быстрей закончить работы, а людей у меня в избытке.

— Но ведь так им легко изувечиться! — воскликнул Иван Максимович.

Он не заметил, что поблизости от него на пеньке сидит пожилой полуобнаженный рабочий и, задрав штанину, перевязывает себе ногу.

— Эх, тебя в корень! — недружелюбно он глянул на Василева и даже перестал делать перевязку. — Увечатся, господин, говоришь? Любуйся, — он показал на промокшую от крови тряпицу. — Сейчас мне ломом саданули. Ладно, еще не в кость. Не то бы пополам, наверно. Так это еще цветочки, а ягодки — когда в голову угодят.

— Что же ты грязной тряпкой рану завязываешь? — спросил Иван Максимович, отходя вслед за Маннбергом, который настойчиво тянул его за рукав.

— Здесь у нас приемный покой, — сердито отозвался рабочий, — и всяк себе главный доктор. Других нам не положено.

— Вы представляете, Иван Максимович, какой это народ? — заговорил Маннберг, когда они отошли на достаточное расстояние. — Сам во всем виноват, сунулся куда не надо, а послушай его — святой великомученик.

— Можете не объяснять, Густав Евгеньевич, — сказал Василев, — все это мне вполне понятно. Но, — он доверительно тронул его за плечо, — отчего бы вам все же не иметь на участке врача?

— Не везти же мне сюда постоянного врача из Иркутска! — возмутился Маннберг. — Изъявлял согласие наезжать Мирвольский, но, представьте себе, на это мне не дает разрешения жандармское управление. Мирвольский ведь того… вы знаете?! А здесь всякий народ. Нежелательное сближение и так далее. С моей точки зрения, конечно, все это чепуха, но у Павла Георгиевича свои соображения. Разговоры у меня с ним идут давно, а воз и ныне там.

Лонк де Лоббель под руку с Еленой Александровной ушли далеко вперед. Они увлеклись разговором, выемку обошли стороной. Как истый француз, Лонк де Лоббель с поразительной легкостью менял темы разговора. Острил, говорил опасные двусмысленности и осыпал комплиментами свою даму.