Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— Да вы в уме ли, Густав Евгеньевич! — возбужденно заговорил Василев. — Вы инженер — это превосходно, но вы взгляните на все это глазами русского промышленника, русского человека наконец.

— Я русский подданный, — обиделся Маннберг.

— Да, но для вас, простите меня, непонятны самые простые вещи, — не обращая внимания на тон ответа Маннберга, воскликнул Василев. — На деле что тогда произойдет? Концессионеры высосут из отведенной им земли и недр ее — о поверьте! — гораздо больше богатств, чем будет стоить вся ваша железная дорога. Но и это даже не главное. Нет! Главное в том, что они, построив здесь свои заводы, куда потом будут девать товары? А? Как вы думаете, Густав Евгеньевич?

— Разумеется, продавать нам, — сказал Маннберг, — и это будет еще и вторая положительная сторона концессий.

— Так ведь они задавят своими товарами нашу промышленность, Густав Евгеньевич. Как вы не понимаете этого! — побагровел Василев. — Пусти свинью за стол, она и ноги положит на стол! И ваших девяносто девять лет не успеют пройти, как от русской промышленности и следа не останется. Мы станем колонией Америки.

— Вы сильно преувеличиваете, Иван Максимович, — стал успокаивать Маннберг Василева. — Возможно, появится здоровая конкуренция — и только.

— Конкуренция! — уже не сдерживая ярости, кричал Василев. — Да! Знаем мы эту конкуренцию с иностранцами, когда они будут прочно сидеть на нашей земле! Вы хотите примеров, Густав Евгеньевич? Пожалуйста! Сколько угодно! Я делаю, допустим, скипидар и продаю его еле-еле себе не в убыток, по восемьдесят копеек за пуд. Они будут продавать по семьдесят, по шестьдесят. Кто у меня купит по восемьдесят? Кто мне возместит десять, двадцать копеек на пуд, если я стану продавать свой товар с ними наравне? Значит, для меня выход один: несостоятельность, крах. Лететь в трубу! А тогда они, я знаю, явятся и предложат якорь спасения — продать им завод. И я продам. Что мне другое остается, кроме пули в лоб? И вот один русский завод становится американским, один русский промышленник превращается в нищего, а его американский коллега, задавив своего конкурента, продает скипидар опять по восемьдесят копеек, а может быть и по девяносто. Да-с! Нужно ли умножать мне примеры, Густав Евгеньевич?

— Вы рисуете очень страшную картину, Иван Максимович, — сказал Маннберг, — такие мысли мне и в голову никогда не приходили. Я был прельщен инженерной стороной проекта. Подумайте: туннель под Беринговым проливом! Какая смелость мысли!

— Когда я намерен разорить, задавить, стереть с лица земли своего соперника, я всегда обладаю смелостью мысли, — язвительно сказал Иван Максимович.

— Америка — деловая страна, — заметил Маннберг, — а вы ей приписываете сложные политические цели.

— Не знаю, что вы разумеете в данном случае под политикой, — отрезал все еще не остывший Иван Максимович, — но Америке нужна наша Сибирь и, может быть, еще нечто большее, а не прямое железнодорожное сообщение Вашингтон — Петербург. Вы сами говорите — они даже введут сюда свои войска!

— Не войска, а вооруженную охрану дороги, — возразил Маннберг. — Без этого нельзя.

— Называйте как хотите, — сказал Василев, — но люди эти будут с ружьями и командовать ими будут американцы. Превосходно! Поставить целую армию в чужую страну на девяносто девять лет. Кто тогда здесь будет хозяином?

— Вы заставили меня, Иван Максимович, взглянуть на проект Лонк де Лоббеля совсем с другой стороны, — нерешительно сказал Маннберг, — и я, пожалуй, теперь подумаю еще, прежде чем выступить в его защиту.

— И прекрасно сделаете, — несколько успокаиваясь, сказал Василев. — И мой вам совет, Густав Евгеньевич, если имеете дело с иностранцами, никогда не считайте, что они вас любят больше, чем себя.

— Боже мой! — вдруг воскликнул Маннберг. — Мы так увлеклись разговором, что подошли к самому месту взрыва. Здесь уже опасно. — И закричал впереди идущим и по-прежнему оживленно беседующим меж собой Елене Александровне и Лонк де Лоббелю: — Господа! Господа! Ради бога, остановитесь!..

Опасности, конечно, не было никакой. Маннберг, еще направляясь в город за своими гостями, строго-настрого заказал десятнику не начинать взрыв без него и теперь просто несколько рисовался.

Испуганные трагическими интонациями голоса Маннберга, Елена Александровна с Лонк де Лоббелем не только остановились, но даже поспешили вернуться. Василев протянул руку супруге.

— Не волнуйся, дорогая. Простая предосторожность.

— Мне показалось, что земля уже качается под нашими ногами, — сказала Елена Александровна.

— В таком случае причину этого следует приписать мсье Лонк де Лоббелю, — на правах друга дома Маннберг мог так шутить.

— О, если бы я это знал! — с истинно французской галантностью поклонился де Лоббель и сделал это так тонко, что трудно было понять, ответ ли это на реплику Маннберга или секретная почта в адрес Елены Александровны.

— Почему? — с некоторым опозданием сказала Елена Александровна. — У мсье Августина очень легкая походка.