Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

Роса обсохла, и Лиза никак не могла определить, в каком направлении пошли ее сверстницы. Раза два она крикнула, но голос сразу потерялся. Лиза пошла наугад. Было тихо; сквозь вершины деревьев голубело далекое небо, назойливо сновала перед лицом мошка, да изредка надрывно кричал удод.

Из мелкой сосновой чащи с шумом выпорхнул выводок рябчиков, расселся тут же, в вершинах. Лизе стало жаль их тревожить — она вернулась назад, обошла далеко стороной. Сразу же, в первой лощинке, нашла осыпанный крупными ягодами голубичник. Подосадовала: девчата ушли невесть куда, а здесь, под боком, вон какая богатая ягода! Лиза присела и стала брать голубицу, мурлыча под нос:

Что ты, милый, запрягаешь
Белоногого коня?
Коли высватал другую,
Прокати сперва меня…

Кто-то обхватил ей ладонями голову и зажал глаза.

— Ай! Кто это? — рванулась Лиза.

— Тихо! Дура! Чего испугалась?

Лиза не узнала, чей это голос, — страшно стало ей.

— Ай! Помо-гите! — отчаянно и что есть силы закричала она.

— Ты так?

И в тот же миг тяжелый кулак опустился Лизе на голову. Потемнело в глазах… Сосны враз сомкнулись вершинами, скрыли ясное солнце…

Стряхнула с себя тягостное оцепенение она глубокой ночью. Тихонько побрела, спотыкаясь о бурелом. К рассвету дошла до покоса. В нерешительности постояла у входа, а потом вползла в балаган и разбудила мать. Хотелось услышать слова утешения — мать поможет. Та проснулась, досадливо заворчала:

— Вернулась? Чего тебе? Не зорится еще?

— Мама, выйди на время. Мне надо сказать…

— Еще новое дело надумала! Здесь говори. Я спать хочу. Бродит до света, а тут работа стоит.

— Выйди, мама, прошу тебя!

В голосе дочери мать почувствовала что-то неладное. Позевывая от предутреннего холодка, вылезла из балагана. Лиза искала слов и не могла найти. Мать взглянула на нее: изодранное платье, бледное, замученное лицо… Мать поняла. Хрипло спросила:

— Господи!.. Да что же это такое? Кто тебя?

— Силой взял, мама… В лесу…

— Кто?

— Не знаю. Подкрался… Ударил… Лучше бы сразу смерть. Мама, научи, что делать теперь. Убить себя?

— Бог с тобой, Лизанька, разве можно душу свою губить? Вины твоей нет. Расскажи мне все… все… без утайки.

И Лиза ей рассказала.

Мать слушала молча, а заскорузлые дрожащие пальцы ее все гладили, гладили Лизины плечи, и теплые слезы капали на склоненную голову дочери.

Просыпаясь, заворочался отец в балагане. Женщины притихли.

Весь день, ничего не подозревая, отец подсмеивался над пасмурным видом дочери:

— Говорил: «Лизутка, не ходи в село». Вот и пришла скучная. Али о милом загрустила? Рано бы тебе еще думать.

Лиза вспыхнула. Кровь бросилась в лицо, выступили слезы, но промолчала, ничего не ответила.

За обедом Лиза тоже не сказала ни слова. Потупив глаза, сидела она возле общей чашки; кусок не шел ей в горло.

Вечером мать позвала:

— Ильча, поди-ка сюда, ручка на косьевище ослабла, а развязать постегонку никак не могу, — сама украдкой махнула рукой Лизе: уходи в балаган, дескать.

Поздно окончился их разговор. На чем они порешили, Лиза не знала. Только лежа до утра без сна, с открытыми глазами, слышала, как ворочался и вздыхал отец.

За шестнадцать дней, до конца покоса, отец не сказал Лизе ни слова, как будто бы ее и не было вовсе. Мать не смела ее утешить.

А еще через неделю Лизу просватали за Порфирия…

Смеркалось. Лиза сеяла в амбаре муку. В открытую дверь она видела, как, поднявшись от реки, через двор прошли двое мужчин с веревочной снастью на плечах. Одного из них Лиза узнала — Егорша Елизарьев, рубахинский мужик, с ним вместе часто отец ездил на промысел в тайгу, второй был незнаком. Высокий, темно-русый и чуточку горбится, будто длинные руки тянут его к земле.

Когда Лиза окончила работу и внесла в избу насеянную муку, на столе мутным пятном светилась керосиновая лампа, как пчелка жужжал самовар, стояли чашки, бутылки вина.

За переборкой, в кухне, охала мать. У нее с утра сильно болела голова.

Лиза достала из подполья квашонку и приготовилась растворять опару. Мать поманила ее пальцем.

— Лизанька, поди попотчуй гостей. Самовар скипятила я, а больше сил нету. Поднять головы не могу — ломит.

Лиза умоляюще взглянула на нее. Мать лежала на лавке, окутав мокрой тряпкой голову.

— Лизавета, — позвал отец, — иди чай наливай!

Лиза молча подошла к столу.

— А! Молодая хозяюшка! — усмехнулся Егорша. — Поздороваться бы надобно. Что же заспесивилась, девушка?

Лиза смутилась и ничего не ответила.

— А расцвела у тебя дочка, — продолжал Егорша, обращаясь к Ильче, — расцвела, вылитая мать! Красавица! Женихи за тобой, Лиза, поди, табуном ходят? — повернулся он к ней. — Когда замуж будем отдавать? Присмотрела себе?

Лиза едва удержалась, чтобы не заплакать. А Егорша, заплетаясь пьяным языком, продолжал трунить.

— Видно, запросу много взять хочешь? Что ж, не худо, не худо, девка складная. Дадут. А вот, глянь сюда, Лиза: чем не жених? — хлопнул он своего товарища по плечу. — Порфишка, подберись!..

Порфирий тупо глядел на Лизу. Он был пьян. Ильча сидел неподвижно, угрюмо нахмурив брови.