— Хорошо. Тогда, пожалуй, и весь к вам разговор. Еще Плотников просил передать вам: придет сегодня ночью повидаться.
— Он приехал уже? Буду очень, очень рад ему!
— А у вас все спокойно?
— Совершенно. Но на всякий случай я понаблюдаю за улицей из палисадника, когда наступят сумерки. Скажите Плотникову, что он может в калитку не. стучаться — она будет открыта.
Послышались шаги возвращающегося Ивана Герасимовича, Алексей Антонович торопливо отошел к столу.
— Да, да, пожалуйста, одевайтесь, — сказал он Лавутину, — я вам сейчас выпишу рецепт. — И к Ивану Герасимовичу — Вы оказались правы, действительно временами улавливаются глухие тоны.
— Вот видите, — удовлетворенно проговорил фельд-шер, — мое старческое ухо не обманулось. — И он продекламировал:
Обратите внимание, на какой слог падает ударение. Именно ретивое! Ретивое сердце и у нашего больного богатыря. А ключ, Алексей Антонович…
— Простите, Иван Герасимович, но вот он.
14
Когда Савва пришел с работы домой, оказалось, что Филипп Петрович только заскочил от Селезневских, чтобы взять новую фуражку, был навеселе, краем уха выслушал дочь — просьбу, какую через нее передавал Савва, — и снова убежал. Сказал, что в мастерские не пойдет, а с кумом поедет на лошади кататься по городу.
Глубокими сумерками Савва с Порфирием, испетляв всю слободу и станционный поселок, прежде чем добраться до дома Вани Мезенцева, постучали чуть слышно в ставень, а потом в дверь. Их впустила Груня.
В комнате было темно. Из предосторожности хозяева заранее огня не зажигали.
— Кого не хватает? — спросил Савва, переводя дух и впотьмах нащупывая себе место на лавке у стены.
— Порфирия привел?
— Здесь я, — откликнулся Порфирий.
— Выходит, все собрались, — послышался из угла голос Кузьмы Прокопьевича. — Петр здесь, я тоже, Лавутин, Пучкаев, а Севрюков с улицы охраняет. Тебя с Порфирием только и ждали. А что, Филипп не придет?
— Нет, — отозвался Савва, — загулял он на крестинах сегодня. Что поделаешь? И так долго крепился.
— Ну что же, тогда начнем? — сказал Петр. — Можно, товарищ Плотников? Груня, зажигай огонь. Ваня, есть у тебя картишки? Давай разбросаем на случай, чтобы врасплох не застали.
Груня зажгла лампу, Ваня достал из ящика пухлую колоду, все уселись вокруг стола.
Лебедев встал — он любил говорить стоя: свободнее тогда звучала речь, слова можно было дополнить жестом.
— Товарищи, я начну с небольшого вопроса, — сказал он, поблескивая веселыми черными глазами. — Однако с ответами прошу не спешить. Возможно, что правильный ответ мы получим только завтра. Итак, вопрос: где Буткин? А теперь кой в чем давайте разберемся. Как вы знаете, я член Иркутского комитета нашей партии, Буткин выполняет поручения Сибирского союзного комитета. Здесь он бывает часто просто в силу своих служебных обязанностей. Но эта сторона дела нас сейчас не интересует. Как агент Союзного комитетами имеет здесь явочную квартиру. Только там могут встречаться с ним наши люди, не опасаясь провала. Об изменении адреса своей квартиры он должен был сообщить одному человеку, с которым я держу связь. На деле же оказалось — Буткин переменил квартиру, а о новой никто не знает. Может быть, это случайность, он не успел известить человека, с которым я связан? Проверено. Не так. Что я приеду сюда, Буткин знал, его известили. Он только не знал, в какой именно день я приеду. И, видимо, еще не знает, что я здесь. Назавтра он собирает массовку за городом, будет на ней выступать. Товарищи, а теперь не кажется ли вам, что Буткин все это делает умышленно, чтобы выступить без меня? Или, как он полагает, до моего приезда? И, во всяком случае, не встретившись со мной предварительно, до массовки…
— Похоже, — сказал Лавутин. — Я сам проверял.
— И я не сомневаюсь в этом, — присоединился к Ла-вутину Петр.
— Ну, а зачем бы ему все это? — нерешительно спросил Кузьма Прокопьевич.
Лебедев потрогал свою мягкую, небольшую, недавно еще отпущенную бородку. Внимательно посмотрел на огонек лампы.
— Зачем? Вопрос законный. Разрешите тогда рассказать вам поподробнее и начать с истории.
Товарищи! Вот уже больше двух лет существует наш Сибирский союзный комитет. Крепнет наша партия. Провалы и разгромы отдельных рабочих кружков и групп, комитетов партии не останавливают роста революционных сил. Мы теряем товарищей, но на смену им приходят новые. Посаженные в тюрьмы не выходят из борьбы — они приобретают там закалку. Рабочее движение все ширится и ширится. Правда, создавалось много всяческих независимых кружков, которые то появлялись, то распадались. А у нас в Сибири таких неустойчивых кружков организовывалось, может быть, и больше даже, чем в других местах. Но в основе-то рабочего движения всегда были крепкие, марксистские кружки, такие, как ваш…
— У нас народ надежный, хороший собрался, — сказал Лавутин.