Читаем Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток полностью

…Сидя за столом у Ивана Максимовича, Митрич чувствовал себя вполне уверенно. Он, прищурившись, поглядел на хозяина.

— Насчет слюды интересуетесь, Иван Максимович? — спросил он, тыча вилкой в ломоть ветчины.

— Да, — коротко ответил Иван Максимович, решив сразу взять быка за рога.

— Рудничок затеваю, — вздохнул Митрич, — больно убыточно трактир-от содержать становится.

— Капитала у тебя не хватит, Степан Дмитриевич. Начать разработки — дело не маленькое. Или с кем в компании хочешь?

— Бог с ней, с конпанией. Начну один. Сперва лопаткой да клинышком, а там, бог даст…

— Ничего он тебе не даст. У меня и денег и — прямо скажу — ума побольше, и то настоящей пользы на Монкресе добиться не могу. Да ведь это золото, пойми — золото, а не какая-то слюда.

— Бывает, справлюсь помаленьку.

— То-то что помаленьку такие дела не делают. Тут нужен размах.

— Чего же вам хочется, Иван Максимович? — тихо спросил Митрич, скатывая шарик из мякиша булки.

Василев опешил. Действительно, получилось как-то резко, наскоком.

— В конпанию ко мне войти? — продолжал Митрич.

— Да нет. Так это я… совет просто дать.

— За совет спасибо. Человек вы опытный.

«Черт его дери, тугой старик, — подумал Иван Максимович. — Прямо с ним нельзя говорить: заартачится. Нужен подход».

И вслух сказал:

— Просил я тебя, Степан Дмитриевич, зайти ко мне вот зачем: отправляю на днях товары тунгусам, плавом по Чуне на лодках, а в запасе вина недостаточно. Без вина же, сам знаешь, с инородцами не торговля. Так вот, не выручишь ли меня винцом?

Митрич усмехнулся в бороду. Вздумал изловить на мякине старого воробья!

— Отчего не выручить? Со всем удовольствием! В цене бы сойтись.

— А твое слово?

— Почем и на разлив.

— Ты что, в уме? — прости за резкое слово.

— А как же? Мне что, по-стариковски продам и по рюмочке.

— Жаль, — с наигранным сокрушением сказал Иван Максимович, — жаль недогруженные лодки пускать: расходы лишние. А ждать, пока из Тулуна вино подвезут, тоже не хочется. И твоя цена не подходит.

«Эх, лисит! — думал Митрич. — Будто нет ему в городе вина опричь меня? И свои-то склады ломятся. Обходит».

Он помолчал с минуту и потом, как бы невзначай, бросил:

— Что-то ноне все слюдой заинтересовались. Подходил тут еще один ко мне…

Иван Максимович навострил уши: «Врет или нет?»

— Ну и что же? — зевнул он в руку.

— Расспрашивал, интересовался, — уклончиво разъяснил Митрич.

— Из здешних, из городских? — еще шире зевая, спросил Иван Максимович.

— Нет. Видать, приезжий. Такой, с черными усиками…

«Вот черт! Неужели Маннберг?» — покосился Иван Максимович на старика.

«Угодил, в самое сердце угодил!» — обрадовался Митрич.

Никто к нему не приходил и о слюде не расспрашивал. Он вздумал взять купца обманом. И не ошибся, назвав приметы Маннберга, встретившегося ему у ворот Василевского дома. Иван Максимович с напускным равнодушием сказал:

— Образцы, наверное, для коллекции просил? Геолог какой-нибудь.

— Заявку уступить ему уговаривал, — еще равнодушнее ответил Митрич.

— A-а! Выпей еще стаканчик, Степан Дмитриевич. Люся, налей, пожалуйста.

— Благодарствую покорно. Пойтить домой надобно.

— Куда спешишь, Степан Дмитриевич? Сиди. Ну, и как ты решил?

— Что решил? — наивно спросил Митрич.

— Да с заявкой-то, — дернулся на стуле Иван Максимович.

— Заявкой? С заявкой ничего не решил. Сам ковырять начну помаленьку. Цену дает он ничтожную.

— Какую? — вытянулся Иван Максимович.

— Да так, — уклонился Митрич, — самую ерунду. Сказать срам. Я с ним и беседовать не стал. Так нет, говорит: «Забегу еще — непременно сойдемся».

— Ты вот что, Степан Дмитриевич, — окончательно уверившись в происках Маннберга, сказал Иван Максимович, — давай начистоту: продай заявку мне. Люди мы с тобой все же… мм… более близкие. Зачем чужака в свою семью пускать? А сам не берись за это дело: не выйдет, по совести говорю. И сам разоришься, и другим заработать не дашь.

— Волков бояться — в лес не ходить, Иван Максимович.

— Ходить, да не с голыми руками.

— Так-то оно так. А все попробовать охота. Больно уж убыточен трактир-от стал.

— Пену я тебе дам хорошую… то, что стоит, — запнулся Иван Максимович, — и так в любом деле помощь могу оказать.

— Помочь? Ну, какую же помочь, Иван Максимович.

— Да мало ли в чем… Могу… У меня всюду есть связи… Или вот, — вдруг придумал Иван Максимович, — отправляю я к тунгусам товар, хочешь — езжай с моим приказчиком в одном караване, лоцман мой Павел Бурмакин парень надежный, заработаешь славно.

Василев знал прекрасно, что Митрич не решится бросить трактир, — сколько лет в нем торговал старик, ни о чем другом не помышляя. Выдвигая свое предложение, Иван Максимович руководствовался правилом: была бы честь предложена… Но Митричем после удачного хождения в тайгу крепко овладел дух авантюризма.

«А что? — подумал он. — В лодке сплавать — милое дело, не на телеге трястись. Ульяна поторгует одна. Под лежач камень вода не текет. Зашибают деньгу тунгус-ники».

— Это не прочь я, Иван Максимович, светит месяц, не прочь. Благодарствую за приглашение.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза