— A-а! Проходи, Митрич, садись. Люся, рюмочку побольше!.. Спасибо, что зашел. Дельце у меня к тебе есть.
Митрич прищурился.
13
А дело было вот какое.
Однажды, под вечер, к Митричу в трактир зашел незнакомый мужчина. Был он высок, широкоплеч, с глубоким шрамом на левой щеке и лицом, посеревшим от долгого скитания по тайге. Одежонка на нем истрепалась, из латаных ичигов торчали портянки. За спиной болталась котомка.
«Беглый каторжник», — подумал, присматриваясь к нему, Митрич.
Было воскресенье. Еще с утра набрались в трактир завсегдатаи, и к тому времени, когда появился незнакомец, уже вовсю лились пьяные песни. На вошедшего никто не обратил внимания.
По праздникам, когда бывало много народу, Митрич торговал с женой Ульяной. Она в дальнем конце прилавка вытирала тарелки.
— Ульяна, — поманил ее Митрич, — глянь-ка. Надо в участок-от сходить, заявить. Видать, каторжный.
— Погодь, — остановила его Ульяна, — испытать надо.
— И то, — согласился Митрич. — Далеко ли путь держишь, милый? — спросил он подошедшего к стойке бродягу.
— Иду, куда Макар телят не гонял, — усмехнулся бродяга.
— Из приискателей? Золотничник?
— Куда мне золото? Я сам золото. Ну-ка, налей маленькую, — бродяга развел пальцы на четверть. — Мало. Налей еще, — сказал он, залпом опрокинув стопку вина.
— Где живешь, милый? — допытывался Митрич, наливая вторую стопку.
— На земле, старик, а умру — попаду на небо.
— Какой ты ершок, — недовольно сморщился Митрич, — и побеседовать не желаешь!
— О чем с тобой беседовать? Люблю я с тайгой да с ветром разговаривать, — ответил бродяга, вытаскивая из кармана промятый бычий пузырь и развязывая шнурок. — Сколько тебе? — бросил он на прилавок двугривенный.
От монеты отскочили мелкие, светлые, как стекло, листочки.
— Это чтой за блестки? — удивился Митрич, налепляя их на палец и поднося к носу.
— Дикое стекло, старик, — засмеялся бродяга, — Ну, давай сдачу.
— Что турусишь? Какое дикое стекло? — И кивнул головой Ульяне. — Поди. Управлюсь один.
А сам подумал: «Каторга. Вечная каторга».
— А ты не видал? Хочешь, покажу? Смотри, — скинул котомку бродяга и вытащил из нее плоский камень величиной с блюдце.
— Светит месяц! — вскричал Митрич. — Слюда!
А бродяга, ковырнув с уголка камень ногтем, оторвал тонкий, прозрачный листок и тряхнул им в воздухе.
— Вот она! Чиста, как рыбья слеза!
— Погодь малость, Ульяна, не ходи, — махнул ей рукой Митрич. — Где ты нашел камень?
— Против неба на земле.
— Я тебя ладом спрашиваю.
— А ты что, купить хочешь? — вполголоса спросил бродяга, убирая в котомку слюду. — Не похож ты на покупателя, старик.
Митрич и не думал покупать. Инстинктом чуя добычу, он просто так спросил бродягу о месте находки. Ответ натолкнул его на дерзкую мысль.
— Куплю, — твердо сказал он, всматриваясь бродяге в лицо. Тот не моргнул глазом. — Ульяна, поторгуй за меня. Схожу с другом-от до дому, — и провел его в свою горницу, смежную с трактирным залом.
Сторговались быстро. Через день, едва отбелилось на востоке летнее небо, Митрич с бродягой, навьючив на плечи тугие, с харчами, котомки, зашагали из города по направлению к Рубахиной пади.
— Не думай, — предупредил он бродягу, — денег с собой не беру. Убить задумаешь — ничем не попользуешься. Расчет будет дома.
— Я тебя убью после, — серьезно ответил бродяга, — когда ты на слюде разбогатеешь. Не шагай широко, старик, — быстро выдохнешься.
Жила казалась очень богатой. Крупными угловатыми кусками лежала слюда прямо на поверхности, отливаясь на солнце ржаво-бурым масленым блеском. Определив направление жилы, Митрич стал бить шурфы. Слюда была такая же добротная, только жила наклоном уходила вглубь, в гнейсы. Местами попадались толстые пласты со вкрапленными, как засохшие брызги крови, гранатами. Митрич спрашивал:
— А что это за камешки поналипали? Портют слюду.
— Это, старик, бриллианты, украшения для царских дворцов, а мы с тобой их ногами топчем.
— Врешь? — покосился Митрич.
— Смотри, — черкнул гранатом бродяга по стеклу компаса, — видишь, режет?
— Светит месяц! Ин и вправду брильянт?
— Отдаю к слюде бесплатно. Богатей, старик, быстрее: горит у меня зуб на твою душу.
— Но, но, ты не шути к ночи…
Митрич остолбил распадок, где на поверхность выбилась слюда, и вернулся домой со своим проводником. Обратно Митрич шел, замирая от страха. «Бес его знает, ширнет ножом в бок ради баловства, вот и все разговоры. Что ему, отпетому? А жилу любой купит».
Вернувшись с Бирюсы, Митрич стал готовить заявку на разработки. Ульяна пилила его:
— Куда ты, трухлявый пень? Люди на золоте проматываются, исконные приискатели, а ты камешки добывать вздумал… Неймется тебе, плешивому черту! Изубытишься, к старости христарадничать пойдешь.
Митрич заколебался. Ульяна была права. Что говорить, баба с солью. А тут пришла Агафья, стряпка со двора Ивана Максимовича. По делу, дескать, Иван Максимович просил зайти. Сразу смекнул старик, чего от него хочет Иван Максимович.
— Вот и хорошо! Только пайщиком не берись, — предупредила Ульяна, — отдавай за чистые деньги.