Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— Да-а?.. Тогда что же с ребенком? — сразу смягчившись, спросил Алексей Антонович. Он прошелся по комнате, остановился около Лизы.

— Подкинула…

— Кому?

— Василеву… Ивану Максимовичу.

— Вот как! Так это твой?

— Мой.

— Почему же ты это сделала? Что все это значит?

Лиза ладонью отерла пот с лица. Губы у нее пересохли и чуть шевелились.

— Не от мужа он. Думала: узнает Порфирий — убьет меня. Побоялась… Погубить маленького сил моих не хватило… Вот и подкинула. А Порфирию хотела сказать: умер. И могилку насыпать… показать ему.

— Ну, голубушка, если ты свидетельство тогда приходила просить, чтобы убедить мужа, что ребенок родился недоношенным, так он вряд ли поверил бы словам твоим и о смерти ребенка.

Лиза потеребила кончики платка, оглянулась на дверь, сказала нерешительно:

— Геннадий Петрович такое свидетельство мне написать обещали, что… умер он.

«Какой мерзавец!» — сказал про себя Алексей Антонович, округляя глаза и думая, что напрасно в свое время защищал он Лакричника. Пора бы избавиться от этого человека. Вслух спросил Лизу:

— Ты взяла свидетельство?

— Нет… Теперь оно ни к чему… раз Порфирий ушел.

— Чего же ты от меня хочешь? — возвращаясь к столу, спросил Алексей Антонович.

— Покажите мне сына… Только раз один.

— Как же я тебе покажу?

— В больницу к себе заставьте его принести. А я приду сюда. Только один раз…

— Нет, нет! Что за выдумки!

— Ночами не спится мне. Совесть жгет, мучает… Зачем подбросила! К дому Ивана Максимовича сколько раз ходила, а войти в дом не могу. Мне бы взглянуть на сына только, что жив он… Самой, своими глазами… тогда, может, не так будет душу мне жечь. Посмотреть и уйти. А я не могу, будто кто за руки держит. Покажите, Алексей Антонович!

— Нет, нет… Ну что ты, право… И хочу помочь тебе, но нет, — совершенно нелепой и невозможной к осуществлению казалась ему просьба Лизы. — Ты уж попроси кого-либо другого, ну, хотя бы из прислуги Ивана Максимовича.

— Не сдержусь перед чужими, узнают, все сразу поймут. Вам только так доверилась я, как на духу рассказала.

— А если и узнают? В конце концов, что же такого? Ребенок-то ведь твой!

— Тогда и смерть моя.

— Почему?

— Убьет он.

— Кто?

— Муж. Порфирий.

Алексей Антонович побарабанил пальцами по столу.

— Да ведь ушел он! И куда — неизвестно.

— Придет…

— Откуда ты знаешь?

— Да так… Раз живой — придет обязательно.

— Зачем?

— Ко мне… Он любит меня.

Алексей Антонович подошел к Лизе, положил ей руку на плечо.

— А ты думаешь, он тогда не спросит, где ребенок?

Лиза съежилась. Запинаясь, проговорила:

— Тогда к Геннадию Петровичу я пойду… Так я в сердце решила… Только не запрещайте сделать ему, Алексей Антонович… и не сказывайте, что я про него вам тоже открылась.

— Да-а… Сложная создалась у тебя ситуация. Только я тебе, извини, ничем помочь не сумею. Ничем, — задумчиво проговорил Алексей Антонович и вдруг тряхнул головой, протянул руку вперед. — Постой, есть возможность. Ребенку пора прививать оспу, я скажу, чтобы его принесли сюда.

— Ой, господи! Алексей Антонович, да я… вам… я…

— Ладно, ладно, — ему тяжело было видеть даже слезы радости. Горькая это радость. — Приходи утром… во вторник. И успокойся, пожалуйста.

Дверь отворилась.

Лакричник просунул голову.

— Вас какой-то приезжий господин весьма настойчиво видеть желает. И, кроме того, есть письмо для вас. Полагая, что…

— Геннадий Петрович, — сердито вырвалось у Алексея Антоновича, — я попрошу…

— Письмо будет лежать на столе… — Лакричник быстро прихлопнул дверь.

Лиза повернулась и, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета.

В коридоре ее ждал Лакричник.

— В нужный час, Елизавета Ильинишна, я удостоверю смерть вашего ребенка, — сказал он, почти упираясь ей в грудь указательным пальцем.

— Да не напоминай ты мне сейчас, — умоляюще отвела руку Лакричника Лиза, — ничего мне сейчас от тебя не нужно.

— Я удостоверю, когда это будет мне нужно, — подчеркнув слово «мне», сухо сказал Лакричник. — Со своей стороны должен сказать вам, что неумеренная женская разговорчивость не является достоинством, о чем в свое время придется вам пожалеть. Честь имею, — и скрылся в боковую дверь.

Оставшись один после ухода Лизы, Алексей Антонович вернулся к столу. Хотел просмотреть скорбные листки, уже принесенные из палат незаразных больных, и не смог. Душно показалось ему в кабинете после разговора с Лизой. Он подошел к окну, откинул занавеску, распахнул створки и, облокотившись на подоконник, задумался.

«Боже мой, насколько сложны и ужасны в наше время семейные отношения! Любовь, рождение человека, счастье материнства, самое радостное, — вдруг превращается в тягчайшую беду, из которой и выхода найти невозможно. Что сделала эта Коронотова? За что с восемнадцати лет уже вся жизнь ее исковеркана? Была любовь, потом родился ребенок. Все так естественно и просто. И вот, потому что оказались нарушенными какие-то условности, ее жизнь теперь становится страданием. Так неужели нельзя сделать так, чтобы любовь, дети — все это было бы всегда безоговорочным счастьем для человека?»

— Прошу прощения, — услышал он у себя за спиной.