Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— Не доберешься к ночи, — заметил Петруха, — на зверя можно наскочить, волков за Мутом бродит уйма. Напугают коней — погибель. Без тебя наложим, с Клавдеей. На возу, может, устою.

— Как хочешь, — согласился Михайла. — Мне-то днем лучше доехать. В сумерки, чего доброго, и тропу утеряешь, следу-то ведь по ней нет ни единого.

— То и есть, — махнул рукой Петруха. — Ладно. Езжай сейчас. Обойдемся. Воза класть будем небольшие, дорога мягкая. Чаем погреюсь — подымусь.

— Да мы-то успеем ли к вечеру домой вернуться? — засомневалась Клавдея. — Душа у меня не на месте. Очень уж Ильча утром был плох.

— Вернемся, — успокоил Петруха. — Скоро там чай у тебя?

— Готов. Калачи подмерзли, растаю.

Напились чаю. Петрухе полегчало.

— Колет в боку, — жаловался он, — а тянуть перестало.

Михайла прикрутил к задней луке своего седла кургановского жеребца и сел на коня.

— Так и вали по мару, — показал ему Петруха. — На тропе во мху глубокий провал. А там ельник обойдешь справа и краем болота езжай до Аинских кунгуруков.

— Знаю, ездил, — кивнул головой Михайла и махнул поводом.

Сзади лошадей канавой рассыпался снег.

— Ну, едем, что ли, к зароду? — спросила Клавдея.

— Едем, — привалился боком к отводине саней Петруха.

Клавдея, натуживаясь, поддевала деревянными вилами лохматые пласты душистого. сена и сбрасывала вниз, на сани. Петруха принимал.

— Поменьше бросай, Клавдея, — просил он, едва перебирая руками, — видишь, поднять не могу. Потоньше рви пласты.

Мучительно долго накладывали первый воз. У Клавдеи зазябли ноги. Петруха, спустив бастрык в передок, чуть не выронил его из рук, пока Клавдея захлестывала веревку.

— Ну, наложим мы с тобой! — недовольно качнула головой Клавдея. — Лучше буду класть я одна, ты не мешайся.

— Что ж, не от меня болезнь, — отозвался Петруха. — Ильчу, небось, жалеешь, а меня нет.

— А ты его жалел? Меня жалел? — гневно блеснула глазами Клавдея.

— Не болел сам — в чужую болезнь не верил, — потупившись, сказал Петруха.

— Вот то-то, — смягчилась Клавдея, — потому и говорю: сиди, не утруждайся. Справлюсь одна.

Петруха, согнувшись, ушел в зимовье.

Как ни спешила Клавдея, а тихо подвигалась работа. Сено нужно было сверху свалить на землю, а потом уже складывать на воз. В траве угодило много осоки, и воз под бастрыком сползал назад, как намазанный маслом. Приходилось распускать веревки и перекладывать наново. Когда Клавдея затянула последний воз и подгребла вокруг зарода натрушенное сено, на небе уже погас отблеск заката и затлелись далекие звезды.

— Ну, выходи, Петруха, поехали, — сказала Клавдея, открывая дверь зимовья.

— Ты в уме? — послышался его голос из угла. — В ночь ехать тайгой?

— А как же? — удивилась Клавдея.

— Выпрягай коней. Заночевать придется. Надумала: в безмесячную ночь без дороги ехать! Да еще я шевельнуться не могу. На гибель нам ехать?

— Да как же Ильча-то будет ночь без меня?

— Бог даст, — мягко ответил из темноты Петруха, — вернемся — на три дня я тебя отпущу. Не могу встать, пойми сама.

Клавдея закусила губы и пошла выпрягать лошадей.

— Хорошо привязала? Сена дала? — спросил Петруха, когда Клавдея вошла в избушку.

— А то как? Не маленькая.

— Знаю. Подбрось огня, что-то знобит.

Клавдея нарубила топором покороче лежавшие у порога сухие сучья. Забегали на потолке серые тени. Дым заслонил в волоковом окошечке звезды. Ночь тянулась медленная, тоскливая.

— Что не ляжешь, Клавдея? — ласково позвал Петруха. — Место есть.

— Посижу. Не до сна, — в глубоком раздумье ответила Клавдея.

— Измаялась ведь за день. Отдохни. Иль ты меня боишься. Так я уйду. Ляг, а я посижу у огня.

— Не боюсь я тебя. Так просто. Все думаю.

За дверью храпели кони, разжевывая крепкими зубами сухие стебли травы. По соломе, согретая неожиданным теплом, прокралась вдоль стены востроносая мышь.

Петруха вздохнул.

— Вспомнил я: позарился на тебя в покос, Клавдея. Совестно теперь. Ты, поди, сердишься?

— Век буду сердиться, — жестко ответила Клавдея. — Чем тебе Зинка не баба?

— Не люблю я ее.

— Зачем женился тогда?

— Сына хочу, Клавдея, сына мне надо.

— Поберег бы Зинку-то, девка еще молодая. Дай срок, выходится. Будет и сын у тебя. Не дашь расправиться, забил ее вовсе.

— Не могу сдержаться. Злость на нее берет. Противная стала мне она. Виноват. Перекипит кровь — может, стихну.

Наступило молчание. Комариным писком зазудела в костре головешка. Треснул от жары камень. В избушке стало теплее. Клавдея сбросила опояску и расстегнула полушубок, Петруха повернулся на нарах и простонал.

— Клавдея, — слабо позвал он, — погрей-ка тряпицу на грудь мне. Теснит. Не сдышу.

— Что ж тебе погреть? — задумалась Клавдея.

Сняла с головы теплый платок и растянула в руках над огнем. Волосы сползали ей на плечи.

— Ну давай, куда тебе класть? — влезла на нары со сложенным вчетверо горячим платком.

Петруха, лежа на спине, с усилием распахнул шубу.

— Положи на грудь, — сказал он.

Клавдея склонилась к нему. Петруха вдруг приподнялся. больно заломил ей руки за спину и бросил в угол на нары.