Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

Укаталась зимняя дорога. Крепким черепком окостенела земля. Прочным льдом затянуло зыбучие болота, снегом засыпало шаткие кочки. Просторнее стало в лесу. Кудреватые летом, березы теперь маячили в белесом небе тонкими, обтрепанными сучьями. Каменными столбами вытянулись комлистые лиственницы.

Петрухе не хватало покосов. Скупил все свободные паи на лугах — тоже не хватило. Тогда он отправил мужиков косить на Семилужках — казенной даче — по охотничьей тропе, ведущей на Худоелань. От веку там не кошенная трава уродилась небывало густая. Сено не нужно было грести, мужики копнили прямо из валов. Траву подвалить удалось под вёдро, и сено убрали душистое, зеленое, как лук. Петруха остался до-волен.

Однажды утром, когда на небе еще не зорилось, Клавдея, управившись с Ильчей, вошла в избу, Петруха кивнул ей головой.

— Поедешь с Михайлой по сено на Семилужки на шести конях. Собирайтесь проворней, чтобы к вечеру вернуться.

— Не успеть, — отозвался Михайла, — почитай, двадцать верст в один конец, и дорога непромятая. Тайга-матушка, не на тракту.

— Ну и что же? Поди, овсом мои кони кормлены, сходят, не запреют. На первый разполегше воза вьючьте. До Семилужков вместе с вами доеду. Жеребца в Худоелань отвести Курганову надо. Отгулялся, как черт.

Петруха стремился улучшить породу своих лошадей и на лето брал на отгул, на пастбище в свой табун жеребца худоеланского богача Курганова.

— Топор в головки брось, не забудь, — сказал Михайла Клавдее, подтягивавшей чересседельник у последней запряжки. — В тайгу, в бездорожье, язви его, едем.

— Бросила, — ответила Клавдея, прихлестывая к оглобле подбойку.

— Ну, где он, хозяин наш? — подул в озябшие кулаки Михайла.

— Догонит, — кутаясь в дошонку и падая в сани, сказала Клавдея. — Отворяй ворота. Поехали.

Скрипнули ворота. Запищали примерзшие к снегу полозья саней. Лошади с места тронулись рысью. Над околицей светлыми проколами в черном небе сияли Три зорьки — Пояс Ориона.

До Кирейского луга дорога была торная. Здесь возили сено. Лошади, потряхивая наборной сбруей, весело отфыркивались. Петруха верший ехал сзади. Курганов-ский жеребец, туго примотанный ременным поводом к дуге, толкаясь жирным боком в оглоблю, бежал рядом с передним конем. Диковатому жеребцу на шею накинули еще аркан из кованой железной цепи.

С Кирейского сворота дороги не стало. Лошади побрели шагом, разбрасывая копытами в стороны сухой снег- Лоснящиеся крупы дымились потом. Восток наливался серым рассветом, гасли последние звезды. Мороз больно покалывал щеки.

Проехали Муксутский — крупный, желтый в вершинах — бор. Проехали кряжистый, увешанный клочьями серого моха ельник. Слева низкими островами среди унылого болота потянулся чахлый болотный сосняк — мар. Вдали, направо, отлогой возвышенностью протянулись Семилужки. Подковы лошадей под снегом стучали в ледок. Петруха вдруг махнул шапкой.

— Стой!..

Михайла натянул вожжи. Лошади остановились. Петруха медленно сполз с седла и ничком упал в задние сани. Михайла и Клавдея бросились к нему.

— Ты что? Что с тобой?

— Ой, ой! Давит! — схватил он себя за бок, вздрагивая и кутаясь в доху с головой.

— Так что тебе? Снегу дать? — наклонилась Клавдея.

— Ничего. Ладно. Езжайте. Может, пройдет.

К сену пробились в полдень. Летней радугой очертился в мерочном небе широкий сияющий круг Солнце холодным пятном отметилось в середине. Примета — к морозу. У тропы чернело зимовье — охотничья избушка с крошечным прорезом-окном в одно бревно. Стекло закоптилось сажей и пылью Сколоченная из колотых плах, дверь перекосилась и оттопырилась На порог намело сугроб снега. Четыре огромных зарода сеча торчали направо, между берез, на лугу Петруха, лежа в санях, глухо стонал. Остановились у избушки.

— Может, чаю тебе скипятить, Петруха? — участливо тронув его за плечо, спросила Клавдея. — Прогреешься, скорей отойдешь.

— Согрей. И вы почаюете. Работа веселее пойдет.

Клавдея набила снегом котелок и понесла в избушку. Михайла помог Петрухе подняться.

В избушке было холодно и грязно Костер горел на каменушке посреди зимовья, дым уходил вверх, в волоковое оконце. Стены просмолились копотью. В углу, на козлах, были настелены из тесаного заплотника нары. С потолка свешивалась облепленная сажей, как инеем, толстая паутина. На полу щепки, птичьи кости, гнилая, трухлявая солома.

Клавдея несколько раз добавляла свежего снега в котел, пока он не натаял полный. Тогда она больше подбросила сучьев в огонь, и вода у стенок забелялась мелкими пузырьками.

— Не доехать мне в Худоелань, — сказал Петруха, лежа навзничь на нарах, — да с этим чертом жеребцом. Захлестнет дорогой. Поезжай ты, Михайла. Дорогу знаешь?

— Как не знать! — откликнулся Михайла. — Не впервой.

— Отведешь жеребца Курганову. Благодарность мою передашь. Скажи опять в нагул на лето Петруха просит.

— Скажу.

— А как же с сеном? — спросила Клавдея, откалывая ножом пласт кирпичного чая.

— Подсоблю навьючить. Уеду потом, — сказал Михайла.