Хребты Саянские. Книга 3: Пробитое пулями знамя

Незваным гостем к ужину, первым прослышав о возвращении Василева из долгого путешествия, заявился отец Никодим. Ему не терпелось узнать военные новости. По случаю приезда хозяина стол ломился от всяческих питий и яств. Отец Никодим смиренно сидел в своем новом, только что сшитом кашемировом подряснике, алчными глазами разглядывал обильное и вкусное угощение, но лицемерно отказывался от вина и от сладкого, с хрустом ломал пальцы, расспрашивал, видел ли Иван Максимович в Маньчжурии живых японцев и верно ли, что у всех у них по-собачьи оскалены зубы.

Иван Максимович сказал, что пленных, живых японцев он видел много и что у солдат действительно по-собачьи оскалены зубы. У господ же офицеров, наоборот, весьма приятные улыбки.

Отец Никодим вздыхал:

— Улыбки ли? Не печати ли это вырезаны у них сатанинские?

И потом начал жаловаться на упадок благочестия среди местного населения. Много книг светских всюду печатать стали, меньше теперь читают люди священное писание. Слушают не проповеди с церковного амвона, а гнусные речи возмутителей спокойствия на митингах и собраниях. Зачем все сие дозволяется? И зачем не прижигают гнойные раны каленым железом?

Чтобы хотя немного рассеять за столом скуку, навеянную отцом Никодимом, Василев взялся показывать фарфоровые безделушки, приобретенные им в антикварных магазинах на Дальнем Востоке, а потом попробовал рассказать несколько дорожных приключений. Но для таких историй жена и священник оказались малоподходящими слушателями. И тогда как-то сам по себе опять стал складываться разговор о тревожных событиях на железной дороге.

— Как же вы могли так безвозбранно ехать, Иван. Максимович, когда движение было остановлено повсюду? — недоверчиво спрашивал отец Никодим, позванивая чайной ложкой в стакане. — Ведь забастовка была всплошную по всей линии. Всеобщая, как здесь ее называли.

— Да что вы! Вовсе нет. Пятнами, отец Никодим. В одном месте начиналась, а в другом в это время кончалась. Но я счастливо ни разу не угадал в такое пятно.

— Благодарите бога, Иван Максимович..

— Бог-то бог, да не будь и сам плох! Так ведь по пословице?

Отец Никодим потеребил серебряную цепь наперсного креста. «Суесловит человек. Но удачлив отменно. Впрочем, и в священном писании можно найти подобные примеры». Все же он осторожно выразил сомнение:

— Если смуты усилятся, Иван Максимович, предвижу и для вас неприятности, ибо общих бедствий народных трудно единому кому только избегнуть.

— А я постараюсь избежать, — самоуверенно заявил Василев и, не считаясь с тем, что гость пьет только чай, снова налил себе и жене по бокалу вина и отрезал большой кусок еще теплого домашнего пирога с рисом и рыбой.

Отец Никодим любил иносказания и ответил Василеву притчей:

— Жили два брата и владели сообща домом одним. Но вот они разделились, и каждый брат стал владеть своей половиной дома. Случился в городе пожар, и огонь приблизился к их жилищу. Тогда первый брат сказал: «Иду бороться со стихией огненной». Взял ведро и стал защищать от пламени весь дом снизу. А второй брат также взял ведро с водой, но взобрался на крышу и принялся заливать только те искры, которые падали на его половину дома, и вовсе не глядел на половину дома, принадлежавшую брату своему. И вот, пока первый брат успешно гасил пламень внизу, дом загорелся сверху. Он сгорел весь, ибо второй брат думал только о своей половине дома.

Ивану Максимовичу скучен был такой разговор, хотя он сам и начал его. И вообще скучно сидеть за столом с этим пахнущим воском праведником, который здесь отказывается даже от портвейна, а в дом себе у него же, у Василева в лавках, через просвирню приобретает коньяк и — достоверно известно — откладывает в свой карман половину кружечных церковных сборов.

— Каждый заботится о себе так, как может, — сухо сказал Иван Максимович. Эту фразу он вывез из Харбина, от одного своего нового знакомца.

Но отец Никодим понял это как прямой намек в свой адрес, покраснел и вскоре стал прощаться, сказав, однако, еще:

— Всякий заботится о себе, но заботиться о церкви божией и государственной власти — обязанность каждого, дабы не уподобиться себялюбивому брату.

На что Иван Максимович смиренно отозвался:

— Молитвами вашими, отец Никодим, единственно и живу.

И только когда они остались вдвоем с Еленой Александровной и начали готовиться ко сну, Иван Максимович закончил свою мысль, прерванную приходом отца Никодима. Блаженно переступая босыми ногами по мягкому пушистому ковру, сшитому из росомашьих шкурок, он сказал жене, уже закутавшейся в атласное одеяло:

— Люся, есть такие дела, которые без помощи адвокатов выиграть невозможно. Они тогда запрашивают много. А надо им сулить, дождаться, когда дело будет выиграно, и заплатить поменьше.

— Ах, при чем тут адвокаты, Ванечка! — воскликнула Елена Александровна. Ей не хотелось сейчас, в постели, продолжать такой разговор. Надо же понять: три месяца разлуки!