Хребты Саянские. Книга 3: Пробитое пулями знамя

— Бей меня! Бей сукина сына! — закричал тот Порфирию. — Обошли дурака. Проморгал я. Гудок дал Корней Морозов. Втихую забрался к кочегарам и сговорил их на свою сторону. Заперлись они теперь изнутри в котельной и говорят: «В Красноярске и то уже забастовка кончилась». Не знаю, откуда они взяли? Вроде телеграмма такая есть. Разбить двери да вытащить их, чтобы второй гудок не дали, — нельзя, туда подтянулись жандармы.

Прибежали и Савва с Терешиным. Крепко ругнули Лавутина. Потом коротко все вместе поговорили: что делать?

— Другого, выбора нет: станут подходить рабочие, будем разъяснять им, поворачивать обратно, — решил Терешин.

Они едва успели сговориться, как прогудел второй гудок. И густо пошли рабочие. Совсем как всегда, с набором инструментов, с узелками, в которых жены и матери им собрали обед. И только не было обычных веселых шуточек и дружеских перебранок. Шли молча, словно стесняясь разговаривать.

— Товарищи!.. Товарищи!.. — Члены стачечного комитета стояли у входов в депо, в мастерские, настойчиво убеждали: — Товарищи! Это провокационные гудки. Стачка не кончилась. Мы продолжаем бастовать. Вернитесь домой, товарищи!

Им отвечали нетвердо, отводя в сторону глаза:

— Дак чего ж там, раз был гудок, значит надо работать.

— Побастовали два дня. Пока хватит. Зимой без заработка-то как сидеть?

— Питерцам свое мы отдали. Теперь и о себе подумать.

— Бастуй и еще хоть год — прок какой от этого будет?

— Красноярцы и то кончили. Телеграмма оттуда пришла.

— Кто? Ну кто еще, кроме нас, бастует?

Люди становились к станкам, на свои обычные места, брались за работу. И это не было изменой общему делу. Это было искреннее убеждение каждого и пришедшее к каждому самостоятельно: всеобщая стачка не получилась, а один в поле не воин.

Отчаявшись что-либо сделать для продолжения забастовки, стали на свои рабочие места и члены стачечного комитета.

Порфирия весовщик встретил злой усмешкой:

— Нагулялся? Сегодня в табель я тебе, Коронотов, день тоже не запишу. На полтора часа ты опоздал.

— Не записывай, — озлился Порфирий. — Сегодня я и вовсе работать не стану. У меня мать больная. Пойду за доктором.

— За доктором? Ну, а я пойду… Знаешь, к кому я пойду?

— Хоть к черту! — и Порфирий ушел за Мирвольским.

Киреев весело потирал руки. Стачка окончилась благополучно. Можно написать рапорт, что так получилось только благодаря его разумным и расторопным действиям. Неужели начальство это никак не отметит?

И еще: Корней Морозов сумел вынюхать всех главарей забастовки. Толковый мужик. Хорошо бы вообще подновить состав тайных агентов такими, как этот. И Киреев тут же дал совет Маннбергу: уволить Терешина. Главный коновод и притом из ссыльных… Маннберг полез на дыбы — лучше Терешина нет у него мастера! Но Киреев остался непреклонным. Решительно потребовал:

— Если вы даже на одного Терешина по добру не согласны, Густав Евгеньевич, я вам дам тогда официальное указание уволить целый десяток сразу. И тоже так называемых хороших мастеров. Выбирайте.

И Маннберг согласился.

У Киреева мог бы быть и третий повод для веселого настроения. Дело в том, что в день, когда шиверцы приступили к работе, Красноярск, оказывается, еще бастовал.

Телеграмма об окончании красноярской забастовки была неправильно понята: красноярцы начали работу только в депо, а рабочие главных мастерских по-прежнему еще продолжали стачку.

В Томске же рабочие и студенты с красными знаменами и с оружием вышли на улицу. Произошла схватка с полицией, в которой был убит знаменосец демонстрации печатник Кононов и ранено до двухсот человек, а полиция, перепуганная вооруженным отпором рабочих, бросилась в бегство. Нет, не такими уж слабыми оказались повсеместно вспышки гнева рабочих, и не так бесследно и быстро гасли они, как это представлялось здесь, в тихом Шиверске! Но связи, надежной и точной, между рабочими организациями не было, и каждой из организаций казалось, что она осталась одинокой в борьбе. Потому и у шиверцев сразу же опустились руки. Они легко поверили в ложные и неточные слухи, и забастовка окончилась здесь гораздо быстрее, чем могла бы окончиться.

Киреев мог бы порадоваться еще и этому, но о красноярских и томских событиях он в это утро ничего не знал. Так же как не знали и рабочие Шиверска.