Хрен С Горы (СИ)

Наконец, все мои подчинённые заняли полагающиеся им места. Длинный, повинуясь, моему сигналу, поднёс факел и зажёг костёр в центре площадки. Я подошёл к огню, на свободную от трупов середину, во всю тряся куском бамбука, в который были насыпаны твёрдые зелёные ягоды. Грохот, знаменующий начало колдовского обряда заставил публику притихнуть: зеваки успокоились и перестали ссориться из-за удобных для наблюдения мест, а «макаки» и прочие и так особо не шумели, спокойно ожидая, когда же «пану олени» начнёт обещанное колдовство.

Несколько минут я потратил на обход периметра сцены, по максимуму усиливая звук, извлекаемый из трещотки. Наконец, когда у меня уже начала от резких движений и далёкого от мелодичности звука болеть голова, я неожиданно прервал своё музицирование, в полной тишине остановившись возле первого мертвеца. В соответствие со сценарием, Длинный начал медленно и мерно бить в огромный деревянный барабан. Чувствуя на себе напряжённое и испуганное внимание сотен глаз, я заговорил под этот аккомпанемент: «Вы храбро бились вчера с врагом, вы расставались с жизнями, прикрывая своих товарищей по строю. Ты, Тоборе, сын Боре; ты Тинопе, сын Уромуя; ты Кеоре, сын Олу; ты Текоро, сын Паоре…» Я шёл вдоль ряда покойников, наклоняясь над каждым, произнося его имя и касаясь лица мертвеца висящим на шее небольшим глиняным горшочком с намалёванными на нём глазом. Пройдя последнего из погибших, я остановился, перевёл дух и продолжил: «Вы ступили на Тропу Духов, по которой нет пути назад, в мир живых. Там, за гранью, отделяющей мир явный от мира сокровенного, нет для вас ни бонко, ни соная, ни суне. Вы бились плечом к плечу с воинами «пану макаки», и заслужили честь именоваться «пану макаки». Правом, данным мне как «пану олени» нашего воинского братства, объявляю всех вас отныне и навеки участниками нашего славного общества». Делаю паузу, вновь введя в действие свою бамбуковую трещотку. Мой помощник ускорил отбиваемый ритм.

«А, вы, живые!» — обратился я к своим бойцам, резко оборвав грохот. По рядам «макак» и прочих приравненных к ним пошло шевеление: многие вздрогнули от испуга или неожиданности — лишь некоторые сумели сохранить внешнюю невозмутимость.

«Я, Сонаваралинга, сын Танагаривы; тот, кто был поглощён морем и вернулся в мир живых; тот, с чьего тела Тобу-Нокоре, Владыка Моря, смыл все отметки о родстве, возрасте, деяниях и поступках; тот, кто вынимает душу из тела и возвращает её обратно (при этих словах я уловил некоторый сбой в ритмичном отстукивании Длинного); тот, кто лишает жизни противящихся моей воле; тот, кто освобождает души давно умерших из камней, и даёт людям Сонава и Бонко прочные топоры, ножи и копья; тот, кто побеждает злых духов, насылающих болезни; я, Сонаваралинга, забывший своё прошлое и живущий заново, заклинаю землёй, водой, воздухом, огнём и кровью ваших товарищей, павших в боях. Заклинаю и провозглашаю отныне: нет среди вас, живых, ни соная, ни бонко, ни суне. Все вы — «пану макаки», и «пану макаки» — вы все!»

При этих словах четыре воина поднёсли факелы к сложенным по углам сцены дровам. А я макнул палец в содержимое горшка и провёл по лбу ближайшего ко мне раненного, приговаривая: «Куупару, отныне ты не бонко, а «пану макаки», и племя твоё «пану макаки», а не бонко». Обойдя передний ряд, я принялся за второй, потом за третий и четвёртый, сопровождая свои манипуляции всё той же фразой. Не пропустив никого из двух с лишним сотен бойцов, не делая различия между формальными членами нашего братства и теми, кто просто бился с нами бок обок в последних боях, не забыв и о той четвёрке, что так и стояла возле зажжённых ими костров, я эту часть процедуры закончил на Длинном.