Хрен С Горы (СИ)

Я начал обдумывать, как бы поэффектнее обставить церемонию прощания с погибшими товарищами, дабы совместить отдавание дани памяти павшим с идейной накачкой оставшихся в строю. Однако меня самым грубым образом оторвали от сочинения речи и продумывания сопутствующих ей действий.

Делегация из доброго десятка командиров отрядов заявилась, требуя выдать на расправу наших пленников-лучников. Состав был отнюдь не перворазрядный — в основном предводители мелких групп ласу и текокцев. Никого из людей Рамикуитаки, в том числе и Тономуя, попавшего со своей сотней под стрелы Тагора и Ко, среди них не наблюдалось.

Мои орлы, уловив суть требований, начали активно поглаживать рукоятки топоров и тесаков. Не то просители, не то требователи начали нервничать. Я же в свою очередь поинтересовался у этих господ, сколько человек убито из луков именно в их отрядах. И получил, после некоторого замешательства, ответы, что, в сущности, ни одного. После чего дальнейший разговор с моей точки зрения потерял всякий смысл. Но я, всё же, счёл нужным сказать о том, что вчера успел дать клятву о неприкосновенности всех пленных. Это окончательно добило делегатов, и они предпочли откланяться, принося извинения: дескать, откуда им было знать.

Объект вышеозначенных претензий присутствовал при сей дискуссии, стоя чуть в стороне. И познаний Тагора в туземном языке явно хватало понять, что речь идёт о его голове, тем более что собеседники мои то и дело делали экспрессивные жесты в его сторону. Пока мы с союзниками мило беседовали, тузтец стоял, прямой как палка, с напряжённо сжатыми кулаками. На лице его застыла наигранная улыбка. Когда жаждущие крови удалились из зоны видимости, лучник подошёл поближе.

— Они требовали твоей смерти — сказал я.

— Я понял — медленно, стараясь чётко выговаривать звуки чужого языка, ответил он.

— Сонаваралинга, а когда ты успел этому чужеземцу поклясться, что его не тронут? — вмешался Гоку.

— Я перед духами клялся. Кано, Вахаку — оборачиваюсь к оказавшимся под рукой командирам — Никого ко мне не пускайте по пустякам. Я буду говорить с духами. Сегодняшний день запомнят все «пану макаки».

Мои подчинённые пожали плечами в знак того, что поняли и, будут стеречь своего «пану олени» от ненужных визитёров.

— Паропе — приказываю Длинному — А ты пойдёшь со мной. Будешь мне помогать. Не бойся, колдовать и обращаться к духам я буду сам — успокаиваю бывшего деревенского хулигана, видя испуг на его лице — Ты будешь поддерживать огонь, которому предназначено веселить и согревать духов этим вечером.

Впрочем, когда я остался с Длинным наедине, то сначала разговор пошёл о делах совсем не колдовских. А конкретно — о только что случившейся попытке наезда. Интересовало меня в данной истории по большому счёту только одно: действовала ли эта шушера по собственной инициативе, или же Рамикуитаки решил проверить, как говорят американцы, крепость моих яиц. Увы, Паропе ничем не мог мне помочь. В итоге так и осталось неизвестным — столкнулись мы с самодеятельностью мелких вождей или же за их спинами маячил наш главнокомандующий.

* * *

К обеду известие, что Сонаваралинга затеял какое-то мощное колдовство, успело распространиться по всему нашему войску. Так что к тому времени, когда текст и программа грядущего действа окончательно оформились в моей голове, вокруг занимаемого «макаками» участка собралось немало любопытствующих.

Стараясь не обращать внимания на подтягивающуюся публику, я продолжал заниматься подготовкой: при помощи Длинного и назначенных мною добровольцев выровнял площадку примерно десять на пятнадцать метров; затем туда перенесли тела наших погибших товарищей, а по углам соорудили четыре кучи дров высотой в половину человеческого роста. Ещё один костёр приготовили в центре сцены.

Зеваки всё прибывали, числом превысив моих бойцов. Так что пришлось озаботиться выделением мест особо уважаемым зрителям, пожертвовав для этого одной из коротких сторон четырёхугольника. С учётом того, что «трибуны» от сцены, на которой будет происходить действие, отделяло три-четыре метра, удалось в два ряда втиснуть четыре десятка вождей и прочих славных мужей: первый ряд сидел на охапках предусмотрительно натасканной травы, второй стоял за ним. Остальным же желающим посмотреть на то, как будет колдовать Сонаваралинга, оставалось довольствоваться наблюдением из-за голов «макак» и VIP-гостей. Пытающиеся качать права и выражать недовольство утихли после напоминания, что вообще-то действо готовится ради павших и живых воинов отряда, бившегося под моим началом, а не для праздных зевак.

А «макакам» и приравненным к ним хватило места на оставшихся трёх сторонах площадки. Разместились они, правда, в три, местами четыре, ряда: впереди лежали раненные (только совсем уж тяжёлых, которые не приходили в себя, оставили в покое), за ними сидели на траве, третий ряд стоял, а кому и там не хватило места, возвышались на заботливо наваленных и утрамбованных кучах глины и камней.