Хрен знат 2

Валерка великий стратег. Сейчас он придёт к решению играть от защиты, чтобы Музыки выдыхались, отступая к своим воротам при контратаках. Это я тоже помню, но не прервёшь, обидится… Выждав паузу, показываю бидон:

— Я вообще-то за молоком.

— А-а-а, ну давай! Потом расскажу.

Перед тем как уйти, спрашиваю:

— Как дядя Ваня?

Валерка, как взрослый мужик, щёлкает по кадыку, безнадёжно отмахивается рукой:

— Хоть жгрёть…

* * *

Не было б на железной дороге столько составов, я б не пошёл пешком, а поехал на велосипеде. По времени то на то, но есть одно неудобство: приходится низко кланяться, чтобы сахар на спину не сыпался. Его почему-то стали грузить не в мешках, а навалом. Вот и лезет из всех щелей.

В рыночной экономике такого бардака не бывает. Все ёмкости сепарированы, при каждом составе охрана. Кинутся потом — нет ничего: ни сахара, ни вагонов, ни того человека, что ставил подпись с печатью. Бывало такое, что находили вражину по выступлениям в центральной печати, но ничего не предъявишь. У него приёмные дни расписаны по часам, неприкосновенность на законодательном уровне и никакой он теперь не вражина, наоборот, — элита.

Пока я вагонам кланялся, опоздал. Утренний поезд от Шедок — Курганная забрал пассажиров и уже набирал ход, подмигивая красными огоньками в частоколе придорожных столбов. Жаль. Так хотелось бросить письмо в почтовый вагон! Есть там специальная щель и внутренний ящик.

Молоко купил без проблем. Тётка черпнула из середины фляги. Не самое жирное, но тут уж как повезёт. С Витькой Григорьевым пообщался. Он в очереди на почте стоял. Мамка послала за свет заплатить. Это рядышком, соседняя дверь.

Пока его ждал, отправил письмо Ивану Кирилловичу. Верней, не письмо, а просто набросал на листочке первый попавшийся стих из своего жизненного стола:

Красный отблеск за горами,

Красной сделалась река,

Будто сабельные шрамы

На щеке у казака.

Вечереет. Пыль по спицы.

Чуть поскрипывает ось —

От станицы до станицы

Тихо движется обоз.

Ночь. Костер. Нехитрый ужин.

Конь храпит и путы рвет.

То ли шмель мохнатый кружит?

То ли пуля жалит влет?

Снова в путь. Погасло пламя.

Колея лежит в стерне…

В клетках мозга бьется память

О казачьей старине.

И подписался: Саша Денисов, ученик 6-го класса. На конверте, выше адреса получателя поставил пометку «здесь». Так принято (чуть не сказал «привык»).

Дочитывая газету, наткнулся я на образчик советской рекламы. Рубрика «Новые фильмы», заголовок «Весна на Одере». Ну, думаю, посмеюсь. Вчитался, а смеяться не хочется: 'Фильм рассказывает о последних днях Великой Отечественной войны на Берлинском направлении. Авторы сценария Н. Фигуровский, Л. Сааков не ставили перед собой цель точного механического воспроизведения на экране романа Э. М. Казакевича. Смысл фильма — показать путь на Берлин. Начало действия — канун форсирования Одера, конец его — утро следующего дня после взятия Рейхстага.

…На одной из остановок в карету подсел разведчик майор Лубенцов. Здесь он и встретился с хирургом Татьяной, с которой в 1941 году выходил из окружения.

— И занесло в такую глушь, под самый Берлин! — радовался этой встрече рыжеусый сибиряк.

Только капитан Чохов, у которого убили всех: мать, бабку, сестру, девушку выглядел по-прежнему угрюмым. Именно здесь, в карете и возникает конфликт между ним, ненавидящим немцев и жаждущим немедленного отмщения им за все беды и горести и Лубенцовым, которому ни война, ни кровь, ни бесчисленные несчастья, виденные и пережитые, не мешают оставаться человечным и добрым…'

— Чё ты тут? — Витька трогает меня за плечо.

— Тебя жду. Погнали!

Поднимаемся мы с ним вверх по лестнице. Минуем ресторан, зал ожидания, билетные кассы. Идём вдоль перрона. Там тень от деревьев, солнышко пробивается сквозь листву, радует яркими пятнами на сером бетонном покрытии. Хорошо! И у меня на душе светло: такую операцию провернул! Письмо Зинаиде Гагариной уже не моя головная боль, а почты СССР. Досадно немного, что не успел прочитать фамилию автора столь замечательной рекламной статьи, но газета лежит в кармане — это всегда успеется.

Витёк мне рассказывает, как ему удалось заработать бумажный рубль, чтобы отправить в Медвежьегорск Наташкину книгу, а я слушаю. И ничто не предвещает беды. Да и откуда бы ей взяться? В пределах видимости только один белобрысый пацан, и тот года на полтора младше меня. К тому же, ему не до нас. В который уже раз, он целится из рогатки по воробьям. Только хочет пульнуть — а они опять разлетаются…

— И тут этот дед мне говорит, — уже без азарта вещает Витёк, а сам в сторону этого охотника смотрит. Я тоже смотрю, интересно же, попадёт или не попадёт? — помоги погрузить в машину цемент и кирпич, а возле того дома… э, паря! Ты бы поосторожней, а то сегодня обходчик…

— Те чё, гулю на лобешник подвесить? — сузил зрачки паря и махом, навскидку отпустил шкураток. — Щёлк! — и бежать, нас-то двое!

— Крову мать!!!